Жажда

Мне снится сон, будто кости в моем черепе разжижаются. Просыпаясь, я вижу свою корзину с бельем, осознаю неизбежность грязной одежды, кожного сала и выделений и ограниченное количество четвертаков, которыми можно расплатиться в прачечной, – и начинаю паниковать. И это еще не самое худшее. Иногда я лежу по ночам вовсе без сна и смотрю, как небо выворачивает свои внутренности наизнанку, отчего я ощущаю себя беспомощной, а иногда и вовсе как будто у меня по лицу ползет паук, – но сегодня все было иначе. Сегодня я застряла в зловещем состоянии между сном и явью: японский демон сидит у меня на груди, изо всех вытягивая шею, и раздвигает длинные ягодицы, демонстрируя торчащий между ними самый настоящий глаз.

* * *

Я думаю о своих родителях, но не потому, что скучаю по ним, а потому, что иногда видишь чернокожего старше пятидесяти на улице и просто знаешь: он-то повидал дерьма. Ты знаешь, что он преуспел в искусстве раздвоенного сознания, осторожного управления яростью под пристальным наблюдением внешнего мира и время от времени случающимся насилием. Ты знаешь, что он говорил «спасибо», истекая кровью, и получается, что несмотря на тараканов, овсянку быстрого приготовления и синяки на лице, тебе все еще повезло больше, чем ему, так что потерять несложную работу в издательстве – это не только смешно, но и оскорбительно.

Утром оказывается, что никто из потенциальных работодателей со мной еще не связался, зато Эрик присылает сообщение и картинку серафима со стояком. Он пишет: «взгляни на эту зелень. цвет называется “вердигри”, раньше его получали путем кипячения меди в уксусе», но я не отвечаю, потому что не могу заставить себя сделать ничего, кроме как подняться в туалет, и даже на это приходится себя уговаривать; хоть я ни разу не обмочилась в сознательном возрасте, именно сейчас как будто бы самое время наконец это попробовать.

Несколько дней спустя, когда я наливаю себе воды, Эрик присылает мне фотку химеры с языком в форме звезды. Он пишет: «в традициях гротески, декоративно-прикладного искусства, из которого родилось искусство гротеска. но как же круто, а. а ведь изначально “гротески” были лишь разновидностью орнамента». Я откликаюсь еще на несколько вакансий и иду в душ, и начинаю брить ноги, – но едва заканчиваю с первой, как гаснет свет. Я оказываюсь в полной темноте с бритвой в руке и ощущением, что вселенная мне на что-то намекает.

Эрик отправляет мне новые фотографии горгулий и вагины дентаты[13]; никто не перезванивает даже несмотря на то, что я вношу изменения в резюме каждый день и уже потратила $28.09 на брючный костюм из «Маршаллс».

К тому моменту, когда я чувствую, что наконец снова могу поддерживать диалог, становится очевидно, что это не диалог. Он явно не намерен вспоминать ни о том, как ударил меня кулаком в лицо, ни о той ужасной разоблачительной ночи, что я провела у него дома. Сообщения приходят с перерывами и не похожи на приглашение к разговору; обычно Эрик отправляет их около полудня или в полночь, – то есть, видимо, думает обо мне преимущественно во время обеда или когда он в постели.

В промежутках между этими сообщениями я хочу спросить его о том, что он ест. Я хочу спросить, почему он не спит. Но потом я начинаю опасаться, вдруг он вспомнит, что на другом конце телефона – я, и переписка прекратится совсем. Так было, когда наши отношения существовали только онлайн. Мы рассказывали друг другу вещи настолько ужасные, что были вынуждены избрать шутливый тон, хотя одно только это усилие выдавало нашу серьезность. А потом мы встретились. Потом я села к нему в машину и мне пришлось добавить его образу объем, наделить его ресницами и прорисовать вены на руках и родимое пятно на подбородке – и внезапно признать, что наши разговоры оказались непристойными. Поэтому, когда он присылает изображение сатира, с которого сдирают шкуру, и пишет: «обнаружили шафран и сусальное золото. мы используем синтезированный раствор, чтобы раскрыть поры», я ничего не отвечаю.

Несколько дней спустя мне подфартило: я еду на интервью для какой-то офисной подработки в Лонг-Айленд-Сити, но, добравшись туда, я узнаю, что это просто фирма по подбору кадров: собеседующая меня женщина говорит, что ее клиент ищет специалиста по обращению с отходами. Когда я появляюсь на свалке, августовское солнце печет настолько неумолимо, что стрелки, которые я нагладила на брюках теряют форму прямо на глазах. В офис я добираюсь уже в жидком состоянии; интервьюер спрашивает меня, какой вес я могу поднять, и я преувеличиваю свои реальные возможности на пятьдесят фунтов. В комнате чувствуется легкая ку-клукс-клановая атмосфера. Потом я иду в туалет и понимаю, что за время интервью у меня потекла тушь, и по моим щекам все еще катятся крупные черные слезы. Вот о чем я хочу написать Эрику, но из-за огромной экономической пропасти между нами не знаю, как рассказать об этом так, чтобы это не выглядело просьбой о помощи.