Жажда

– И тебе это нравится? Нравится слушать о том, чем мы занимаемся?

– Не то чтобы нравится. Но я предпочитаю располагать информацией. Держать руку на пульсе. Я знаю, что это не про тебя.

– Откуда тебе это знать?

– Оттуда, что тебе плевать, кто окажется по другую сторону двери.

Она на мгновение замолкает и смотрит на меня отстраненным, изучающим взглядом.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – зовет она, закручивая банку и направляясь к лифту, который обклеен листовками, вопрошающими: «Нужна помощь? Война вернулась домой вместе с тобой?»

Мы спускаемся на этаж ниже подземного паркинга и заходим в комнату, залитую флуоресцентным светом, которая напоминает выставочное пространство в «Икее», только с уже побывавшей в употреблении мебелью: все простое, хоть и слегка кривоватое, небольшой письменный стол, заваленный листами розовой перфорированной бумаги, одинокий компьютерный стул без подлокотников, в углу маленькая, вся в известковом налете, душевая. Ребекка роется в пластиковом контейнере и достает серый защитный костюм.

– Вот, надень это, – говорит она, сбрасывая свой белый халат и завязывая волосы в хвост обычной резинкой. Когда она раздевается, я замечаю у нее на шее татуировку: «благодарная». – Тебе не обязательно снимать одежду. Это я просто не выношу жару.

Не то чтобы я напугана видом ее тела, но мне действительно не хотелось бы перед ней раздеваться – сейчас, когда я видела это тело, мраморную плоть, ноги, которые кажется, заканчиваются у шеи, скучный бежевый бюстгальтер и трусы с высокой талией и надписью «Среда». Ей совершенно безразлично, что ее видят такой. Я выставляла тело напоказ и за меньшее – за чаевые, обед, за пальцы мужчины, чьего лица я даже не вижу. Но теперь, взяв костюм, я понимаю, что постирать трусы руками было недостаточно. Я чувствую, как внимательно Ребекка инспектирует места, в которых побывал ее муж. В итоге я решаю не раздеваться и натягиваю костюм поверх одежды.

Ребекка протягивает мне респиратор с фильтром из активированного угля и вставляет две батарейки в транзисторный радиоприемник, а затем моет руки и натягивает фиолетовые перчатки. Она просит меня включить радио, но бархатный голос из динамика произносит только «Холл и Оутс[15]» и немного погодя: «Время ваших звонков».

Размяв шею, Ребекка направляется к металлической двери. Я хочу попросить ее остановиться.

– Ты когда-нибудь видела труп? – спрашивает она, входя в комнату, где нас уже ждет вскрытое тело черного мужчины с аккуратно снятым скальпом.

– Да, мамин, – вырывается у меня прежде, чем я успеваю о чем-либо подумать. Она останавливается, хотя до этого увлеченно обвязывала синюю резиновую трубку вокруг своей руки.

– Я этого не знала, – произносит она наконец, возвращаясь к своему занятию. – А Эрик знает?

– Нет.

– Это хорошо, – кивает Ребекка, переворачивая тело на бок и убирая прилипший к ногам мусор. – Оставь хоть что-нибудь для себя. – Она вставляет ватные шарики трупу в анус.

Я стараюсь не отводить взгляда от тела. Это обычное дело, убеждаю я себя, в закромах моей памяти есть уже целый каталог таких вот лежащих на спине мужчин. Но этот открытый рот, эти гениталии, бледные ступни – это для меня слишком.

– Как он умер?

– Его сбила машина. Семья потеряла его след. Деменция.

Она распутывает шнур от пилы.

– Включи радио, ладно?

Когда я увеличиваю громкость, тот же самый голос говорит: «…успешное белое этно-государство. Следующая песня прозвучит для Герты из Уильямсбурга. Пристегните ремни, “Private Eyes”!». Начинает играть музыка, и Ребекка приступает к черепу, с которого уже снята кожа. Она запускает пилу и касается ею кости.

– Зачем ты мне звонила? – спрашиваю я, главным образом для того, чтобы не стоять молча.

– Не знаю. Думаю, я пыталась понять.

– Понять что?

– Почему он выбрал тебя, – тихо отвечает она, полностью сосредотачиваясь на том, чтобы извлечь мозг.

Когда она его достает, он выглядит и меньше, и не таким розовым, как я ожидала. Она внимательно оглядывает череп, нажимает пальцем на шов. С этого места она выглядит как сгусток мышечной памяти, как артиллерист в атаке в защитном костюме; долото и энтеротом так и мелькают у нее в руках.

Мое тело вскипает под костюмом, но я не знаю, как сдвинуться с места. Я могу что-то упустить; я не ухожу из-за незаметного шва на веке и влажных волос на шее у Ребекки, из-за того, что через час этот человек без мозга будет выглядеть как спящий. Мы не разговариваем, но я знаю, что нужна именно там, где стою сейчас, увеличивая или уменьшая громкость радио согласно ее приказаниям. Ей явно нравится песня «Rich Girl» – она тихонько отстукивает ритм ногой. Мы раз за разом слушаем одни и те же рекламные ролики снова и снова, а когда она заканчивает, возвращаемся в ее кабинет.

Пока Ребекка принимает душ, я снимаю костюм и переключаю радио на АМ-волну. Голос говорит: «Примите Христа как своего истинного…»; снова появившись в комнате Ребекка накидывает на плечи куртку и выключает радио.