Жажда

К полуночи я мысленно откомментировала джоинт Спайка Ли и написала целый трактат о заговоре угнетателей, – но к часу, отрепетировав все аргументы, разбив возможные возражения цифрами и фактами и переиграв в голове наш разговор таким образом, чтобы мистеру Лютеру Кингу не было за меня стыдно, я внезапно решаю, что Ребекка может идти на хуй, что мой интеллектуальный труд должен быть профинансирован, и что в обязанности угнетенного не входит считаться с чувствами угнетателя.

Утром, приняв душ, я выглядываю в окно и вижу, как она тащит по двору мешок с подкормкой. Меня снова охватывает чувство вины. Ох уж эти ее массивные, устрашающего вида кроссовки и чертов профессионализм во всем до мелочей! В окнах соседних домов еще не загорелся свет; она сейчас единственный человек на улице. Она чертовски погружена в себя и производит в высшей степени отвратительный шум. Я понимаю, насколько она одинока.

Я слоняюсь по дому и стараюсь оставаться расово-нейтральной, избегаю Ребекку как могу, хотя кажется, что она повсюду – моет посуду, занимается пилатесом, возится с электродрелью. В попытках определить ее местонахождение я обнаруживаю, что она очень шумная. Не знаю, играет ли мне это на руку, но этот шум слышен даже из другой части дома и уже начинает походить на агрессию – она вечно ходит на каблуках и кричит «да!», занимаясь спортом по DVD-урокам, и это, если честно, жутко. В основном я сижу в спальне и просматриваю вакансии.

Я смотрю на предложения в Нью-Йорке, но даже если меня пригласят на интервью, – где буду жить и как добираться до работы? На сайте по поиску недвижимости почти каждый район в моем ценовом диапазоне кишит извращенцами. Чисто в порядке эксперимента я решаю проверить, что будет, если продолжать поиски в пределах Джерси. Строю маршрут из дома до небольшого издательства учебной литературы в Хобокене – отлично, в яблочко! Интересно, каково было бы пользоваться общественным транспортом исключительно в пределах Нью-Джерси, где загаженных вагонов куда меньшее, чем на ветке G.

Я читаю требования на позиции начального уровня – они больше похожи на просьбы о том, чтобы соискатель обладал «хорошим чувством юмора» и базовой технической грамотностью – и это для зарплаты в сорок одну тысячу долларов в год. В очередной раз поправляя резюме, опускаю из названия должности на последнем месте слово «координатор» и разворачиваю свои обязанности в сторону большего взаимодействия с авторами. Я подчеркиваю степень своего редакционного участия, хоть автор серии книг о камбале и перестал мне звонить после того, как я собрала для него плейлист.

Я поднимаю нашу переписку и нахожу тот плейлист. Я отправила его почти в два ночи после того, как автор написал мне, что у кальмаров мозг в форме пончика. Просматривая список треков, я гадаю, где ошиблась. «Через мозг кальмара проходит пищевод. Если кальмар переест, он рискует повредить мозг». Не слишком ли много говорит обо мне этот плейлист? Может, я слишком понадеялась на Mazzy Star?

Закончив откликаться на вакансии, я ищу какой-нибудь сайт вебкам-моделей с неплохой репутацией, хотя у меня проблемы с подключением аккаунта к PayPal, да и трафик сейчас низкий. За полчаса, которые я просиживаю в лифчике перед камерой, подключается только один клиент. Большую часть времени он просто сидит и читает газету, но потом складывает ее и отправляет в чат сообщение следующего содержания: «Иди убейся, негритянская сука». Я закрываю сайт и думаю о клоунском носе.

Выглядываю в окно: Акила с Ребеккой что-то делают в саду в широкополых шляпах. Они стоят на коленях перед единственным кустом томатов и на мгновение кажутся совершенно одинаковыми; растение – это точка притяжения, центр их безмолвной коммуникации. Акила снимает перчатку и покачивает единственный созревший томат, словно ребенка. Они поворачиваются друг к другу и смеются.

Я пытаюсь понять, что их насмешило, но не могу и отправляюсь в хозяйскую ванную и заглядываю во все шкафчики. Там находятся только обычные лекарства, в основном просроченные, за исключением опиоидов. Я выпиваю две таблетки оксикодона и решаю приберечь на будущее фентаниловый пластырь. На всех флакончиках указано имя Ребекки, кроме триазолама, который выписан на ее среднее имя – Мун. Под раковиной лежит теплая на ощупь старая косметичка для банных принадлежностей. Внутри оказывается скромный фиолетовый вибратор с тремя скоростями, ватные шарики, перекись водорода и черный лак для ногтей.

Я достаю лак. Не могу представить себе Ребекку, красящую ногти, но зато могу представить, как она сидит в ванной и делает спринцевания. В моем воображении она лишена отличительных черт; ее вагина бросает вызов всей этимологии, это не киска и не писечка, а абстрактная агрессия, как пятно Роршаха или ксеноморф.

Что до меня, то у меня выбора не было. В тот момент, когда я вышла из дома Клэя, моя вагина стала пиздой.