Жажда

Акила все это время помогает развешивать украшения. Она наклоняется, чтобы надеть коньки, и у нее слегка сползает парик. Эрик подходит к ней и помогает их зашнуровать; хотя мои отношения с отцом нельзя было назвать идеальными, я узнаю этот взгляд, которым они обмениваются, – заговорщический, временно нарушающий границу между ребенком и родителем во имя признания какого-то общего страдания. В данном случае им является вечеринка по случаю дня рождения, на которой никто из них не хочет присутствовать. Побочным продуктом этого союза были чувства второго родителя, которого подставляли под удар, хотя, разумеется, именно это и радовало в детстве. Когда я была маленькой, я не понимала, как это жестоко. Ремарки моего отца насчет настроений матери или ее чтения Библии казались безобидными, разряжающими атмосферу в доме, его двусмысленное отношение к Богу представлялось желанной легкомысленностью, а не тем, чем оно было на самом деле – дырой в том месте, где раньше для Бога находилось место. За те годы, что он убивал во имя своей страны, он убил и Бога, и домой вернулся с горячим желанием сотворить своего собственного.

На праздник в итоге пришло только двое детей. Они появляются почти одновременно и смотрят друг на друга, пока до них наконец не доходит, что они единственные гости – это с учетом того, что они еще и опоздали. Ребекка с обкусанными до крови ногтями и конфетти в волосах выбегает ребятам навстречу и приглашает их пройти внутрь, где уже сидит Акила в синем праздничном колпаке. Напротив проходит еще одна вечеринка, на ней одни старперы и они ужасно шумят. Когда Ребекка подходит узнать, не могли бы они праздновать потише, они отвечают, что нет, не могли бы. Члены счастливой семьи владельцев продолжают заглядывать и спрашивать, ожидаем ли мы еще гостей, и после того, как этот вопрос задает самый младший сын, из темного угла появляется Эрик и говорит: «Нет, это все. Ясно?» – он не повышает голоса, но он здоровый, и выглядит это сурово.

Двое пришедших ребят предпринимают отважные попытки заговорить с Акилой, но разговор очевидно не клеится. Они начинают переговариваться между собой. К тому же выясняется, что никто не знает, что такое пиньята. Акила три минуты бьет по ней палкой, и хотя я видела, с какой легкостью она пробивала доски на тренировке, пиньята ей не поддается. В конце концов Ребекка просто срывает ее с потолка и разрывает голыми руками. В этот момент заходит мать счастливого семейства и вносит торт с неверным количеством свечей. К этой минуте растущая ярость Ребекки становится настолько очевидной, что, увидев оплошность со свечами, вся комната задерживает дыхание. Ребекка застывает перед тортом. Через несколько секунд Эрик вдруг разражается смехом. Вслед за ним смеется Акила, – и вот уже вся комната следует их примеру.

Уклонившись от пули на этот раз, мы все надеваем коньки и отправляемся на каток. Пенсионеры уже там, у них веселье в самом разгаре – на часах только три, а они уже в стельку пьяные. Акила катается одна, и я подъезжаю составить ей компанию, но она чувствует, что это акт благотворительности, и отъезжает прочь. Старики все подсовывают диджею шоколадные батончики, поэтому между «Спайс Герлз» и Дрейком звучат мелодии Пола Анки и Ната Кинг Коула. Ребекка делает вид, что отлично проводит время. Она кружит вокруг Эрика, заставляя ей подыгрывать, но он очень неуверенно держится на коньках и старается кататься поближе к бортикам.

Конечно же, играет диско: большие хиты – «YMCA», «Bad Girls» и «Ain’t No Stoppin’ Us Now», песни, которые вышли за рамки жанра и превратились в символы, песни, которые вы не столько слушаете, сколько помните наизусть, песни настолько фашистски-радостные, что когда звучит «That’s the Way», у меня не остается другого выбора, кроме как бросить взгляд на Эрика, чтобы увидеть, вспоминает ли он о том же, о чем и я. Нет, не вспоминает. Он стоит на краю катка, уставившись в телефон.

Когда «Smoke Gets in Your Eyes» сменяется «Whip It», с потолка спускается блестящий диско-шар. Но что-то идет не так. Трос натягивается, и когда я смотрю на счастливое семейство, то замечаю, что все они вытянулись над приборной панелью и судорожно тыкают в кнопки. Все останавливаются, чтобы поглазеть, и когда трос обрывается, это похоже не столько на техническую ошибку, сколько на проявление уважения к нашей коллективной воле. Акила стоит, вытянув руки. От силы удара у нее сгибаются колени. Она прижимает шар к груди и смотрит в его зеркальную поверхность. По толпе проносится ошеломленный ропот, и никто не двигается, пока девочка скользит на коньках мимо всех присутствующих; ее лицо покрыто пятнами света, отражающегося от пластин на шаре. Это заставляет вспомнить меня о том вечере, когда я увидела ее в первый раз и она показалась мне тогда слегка не от мира сего, этаким сбоем в системе, с этими ее темными глазами и блестящими синтетическими волосами.