Жажда

В последнее время она почти не появляется дома. По утрам она добавляет снотворное в кофе и жалуется на соседского пса, а по ночам уезжает, стоит только медикам привезти в морг очередного ветерана. Случаются моменты, когда я чувствую ее чуткость – в моей ванной появляются органические тампоны, на туалетном столике обнаруживаются объявления о работе и красная ручка. Но бывает, что мне напоминают: ее щедрость отмечена звездочкой – вопросы, которые на самом деле инструкции, сообщения, уточняющие, могу ли я не выходить из комнаты, пока она медитирует, расспросы, знаю ли, как пользоваться газонокосилкой, и хлопковая маска, которую она выдает мне, когда я жалуюсь, что от запаха свежескошенной травы меня тошнит. «Это предсмертный хрип, – говорит она мне, указывая на газонокосилку и поправляя резинку на маске, – трава возвещает о своем мучении», и весь оставшийся день я с накатывающей тошнотой думаю о ее словах, в газоне что-то гудит и трещит, в вине – уксус, а в капле росы – резня, и отовсюду доносятся запахи существ, которые хотят жить.

Я не иду спать до тех пор, пока телевизор не остается в моем полном распоряжении, но на полпути киномарафона «Новая жизнь Рокко» с работы приходит Ребекка. Она засыпает рядом со мной, прямо в обуви и медицинской форме. В час ночи, когда на канале появляется черно-белая заставка, а Рокки и Бульвинкль улетают на воздушном шаре, я придвигаюсь ближе к Ребекке; она пахнет формальдегидом и сигаретами, волосы у нее влажные, и уже отрастают светлые корни. Я вспоминаю въевшеюся в кожу краску после того, как покрасила ей голову, убавляю громкость и рассматриваю ее.

Она выглядит так же, как я, – обычная, склонная к растяжкам, правда, в отличие от меня, когда она выглядит плохо, то словно истончается и приобретает лихорадочную викторианскую бледность. Когда в сетку вещания возвращаются мультики и Джейн Джетсон отправляется в космос, я встаю, собираясь уходить, но Ребекка хватает меня за запястье. «Ты должна быть благодарна, – говорит она, пока свет от экрана телевизора освещает ее лицо, – в твоем распоряжении все время на свете».

Когда в доме тихо, я иногда стелю на пол газеты и смешиваю краски. Я включаю эпизод «Соседства мистера Роджерса» про почту и готовлю рамы под холсты. Иногда я выключаю телефон в надежде, что когда включу его обратно, то прочту ужасные новости о чем-то кроме убийств, которые я жду, затаив дыхание: что-то мчится в космосе, сошедшая с орбиты луна или гладкий космолет с цефалоподами, несущими смерть человечеству. Что до остального, – просто есть вещи, которые нужно нарисовать. Ботинки Ребекки и ее недоеденная упаковка крекеров, Ребекка в саду, шесть зернистых фото Ребекки и Эрика, которые я сделала месяц назад.

На снимках все выглядит еще менее абстрактно и еще более анатомично: просто его мошонка и ее колени, хотя в этом и сквозит и какая-то еле уловимая нежность, заставляющая меня приостановиться. Я пытаюсь ее передать, но ни один из набросков не отражает действительность. На холсте они выглядят смущенными и мертвецки-бледными. Мне доводилось видеть их обоих в разных состояниях раздетости – подкачанный торс Эрика и его гетеросексуальное нижнее белье, Ребекку в том виде, в каком большинство из нас видят дома матерей – измученные фрагменты обнаженного тела между махровым халатом и лямками поддерживающего бюстгальтера – но это другое, это доказательство, что их связывает больше, чем кажется сейчас. Я хочу, чтобы это прекратилось.

Каждый вторник в одиннадцать вечера на TBS идет шоу Конана О’Брайена. В эти ночи я прихожу в комнату к Акиле и надеваю наушники. Перезаряжаю винтовку и очищаю городскую церковь от немецких солдат. Я не могу выбраться из Нормандии. У меня непрокачанное оружие с высокой отдачей, и мой персонаж страдает от шума в ушах. После взрыва у меня блокируется управление, и мне приходится ждать, пока канонада не прекратится. Акила отрывается от компьютера и вздыхает: это ее пассивно-агрессивный способ напомнить мне, что существуют более благородные игровые занятия, требующие, например, ведения разговоров с сельскими жителями, которые просят меня постараться набрать отряд. Правда, у них нет ничего общего с моментальным удовлетворением от взрыва вражеского бункера. «Ниггер!» – кричит ребенок из Нидерландов, когда с неба падает десантник. Я снимаю гарнитуру, и мы с Акилой возобновляем подготовку к Комик Кону, до которого, как она часто мне напоминает, осталось всего две недели.

* * *