Жажда

Мы переодеваемся в защитные костюмы, и я достаю свои инструменты. Она открывает дверь, и пока я смешиваю краски, вынимает толстую кишку и кладет ее на серебряный поддон. Я подхожу ближе, и Ребекка сообщает: «Белый, мужчина, восемьдесят девять лет, рак простаты». Я изо всех сил стараюсь не думать об этом, но трудно не обратить внимание на шрамы от операции между прямой кишкой и мочевым пузырем, которые говорят о том, что белый мужчина восьмидесяти девяти лет пытался выжить, но потерпел неудачу. Конечно, за это Ребекка и любит свою работу – за истории, которые рассказывают тела. Она считает, что лучший способ узнать, как устроена вещь, – это разобрать ее. Она вспоминает, как в детстве разбирала все свои игрушки, и это беспокоило ее мать, но отец все понял и стал покупать ей вещи, которые она могла собирать с нуля – часы, машинки, модели самолетов.

Ребекка разрезает мозг и улыбается при виде моего рисунка. Мозг на нем выглядит как космический корабль или корнеплод. Мы слушаем радио, и во время рекламных пауз она рассказывает мне и другие истории в своей лаконичной манере. Звучат они примерно так: «В крематории случился взрыв. Кто-то забыл вынуть кардиостимулятор». Или вот так: «Да Винчи заполнил расплавленным воском полости мозга и получил их слепки».

Но я не изобретаю аппарат МРТ. Я сражаюсь с сухожилиями руки. Мастера были мастерами, потому что их анатомические словари были обширны, потому что они знали латеральную, постериорную и антериорную плоскости плеча, что в конечном итоге и помогло им реалистично изобразить Иисуса, распятого на кресте, но в одной дыхательной системе терминов больше, чем я когда-либо смогу запомнить.

Неделю спустя к Ребекке поступает ветеран Вьетнама, страдавший ожирением, с гипервентилированными легкими («белый, мужчина, шестьдесят три, приступ астмы»), и хотя она сильная, как только может быть сильной женщина, регулярно имеющая дело с весом мертвых тел, ей не удается сдвинуть его с места. Я отвлекаюсь от холста и, следуя ее указаниям, берусь за ноги. Мы передвигаем его так, словно поднимаем по лестнице диван.

Не считая этого момента, вся моя радость сконцентрирована под мастихином; складки на теле более выражены, и оттого рисовать их увлекательнее, палитра чрезвычайно бело-европейская, а потому немного нудновата, хотя внутри тела есть место для экспериментов с оттенками синего и темными, холодными оттенками красного. Трупы на картинах Рембрандта принадлежали сплошь преступникам. Объектами изображения на самом деле были образованные мужчины, обступившие тела. На моих картинах всегда присутствует смутный образ женщины, слишком подвижной, чтобы обрести цвет, склонившейся над телом с щипцами в руке. Если Ребекка себя и узнает, то не подает вида. Но случаются моменты, когда она заглядывает мне через плечо и одобрительно мычит; меня это возмущает, но вместе с тем отчасти и нравится.

Вторая самая распространенная после болезней причина смерти – это самоубийство, и именно о нем говорит мне Ребекка, когда мы видим следующий труп, принадлежащий молодому мужчине. Я берусь за краски, а она выключает радио.

После мы обе принимаем душ и садимся в машину с мокрыми волосами. Мы выкуриваем одну сигарету на двоих; за две мили до дома нам приходится съехать на обочину, потому что машина ломается. Ребекка осаждает звонками эвакуаторщиков, достает пистолет из бардачка и просит меня положить его в ее сумку. Я верчу оружие в руках, стараясь выглядеть так, как будто не видела его раньше, хотя, поскольку она видела мои картины, то должна быть хорошо осведомлена о том, до какой степени я дошла в своем стремлении каталогизировать вещи в ее доме.

Как и в тот раз, когда я впервые держала в руках оружие, пистолет кажется мне грубым; ствол толстый и квадратный. Я вынимаю патроны из обоймы и убираю пистолет в сумку Ребекки.

Когда подъезжает эвакуатор, мы стоим на обочине и ветер задувает ей волосы на лицо.

– Картина с матерью – твоя лучшая вещь, – говорит она, и я думаю о полароидной камере, о моем возбуждении, связанном с попыткой сфотографировать маму во сне, раз уж она отказывалась сниматься бодрствующей. Я думаю о фотографии и о женщине на ней, которая из спящей быстро превращается в мертвую.