Жажда

– У тебя есть месяц. После этого я хочу, чтобы тебя здесь не было, – говорит она и включает радио, и звучит песня, которую мы часто слушали в морге, но на ее лице не мелькает тень узнавания. Когда я выхожу из машины и стою, глядя ей вслед, ее внедорожник по-прежнему жалобно кряхтит.

Дома Эрик и Акила играют в «Марио Карт». Неудивительно, что он играет за Марио и не может оставаться на радужной трассе, не улетая с нее. Я думаю обо всех слабохарактерных мужчинах, которых возводила на пьедестал. Я иду к себе и погружаюсь в статью о религии на планете Татуин. Закончив свой костюм, я какое-то время сижу в темноте в металлическом бикини, – а утром иду в туалет и делаю тест на беременность. Мне хочется помолиться, но я не делаю этого из принципа. Бог не на стороне женщин. Бог на стороне плода. Он заставляет тебя желать, он делает из тебя грешницу, и пока ты спишь, сажает в твою утробу семя, которое появится на свет только для того, чтобы умереть.

8

В день Комик Кона Эрик возвращается с пробежки и говорит, что кто-то застрелил соседскую собаку. Район наводнен полицией. Старуха стоит на улице, держа собачью будку верх ногами, а полицейский пытается ее отобрать. Я смотрю в окно; на мгновение у дома мелькает макушка Ребекки, она вышла за свежей газетой. Когда я спускаюсь вниз, она вынимает из нее разделы, которые не хочет читать: политика, спорт, гороскоп. Я беру страницы с гороскопом; пишут, что соединение Венеры и Марса можно будет увидеть только на Восточном побережье. На улице мусоровоз пытается проехать через толпу полицейских. Издерганный водитель выходит из кабины, и один из офицеров сообщает ему, что сегодня он не сможет забрать мусор.

Ребекка разглаживает складку на странице раздела развлечений. Старлетка мертва. Старлетка кормит грудью на пляже. Рот у нее открыт, а глаза прикрыты. С тех пор, как Ребекка попросила меня съехать, я периодически представляю момент, когда между нами произойдет обмен последними, значительными словами, но ничего не происходит. Я хочу сказать ей, что рисую. Хотя я никак не продвинулась за последнее время в поисках работы или жилья, но что-то происходит с моими картинами: человеческие тела оживают, нарисованные глаза обретают зрачок и сетчатку и выглядят так, словно и впрямь могут видеть. Я штудирую подержанное издание «Анатомии человека для художников», начинаю с черепных костей и дохожу до зубов. Конечно, это не то же самое. Я смотрю, как она уезжает на работу, и думаю о выкуренной на двоих сигарете, о крохотной душевой кабинке в морге, об ее изящных ступнях, о снятой с производства медицинской пиле, разработанной специально для женщин. Я просыпаюсь ото сна, в котором Ребекка пытается запихнуть легкое в банку, которая слишком мала для него, и весь деньмне мерещится запах маринованных огурцов, хотя, вероятно, это всего лишь скипидар. Я смотрю дешевые студии в Ньюарке и Бенсонхерсте, но денег у меня хватит только на первые два месяца. Денег хватит только на первый месяц жилья и аборт, хотя насчет последнего я все еще сомневаюсь. Я сама не своя – активная, веду ночной образ жизни и склонна думать, что эта беременность является одной из причин, почему моя живопись неплоха. Я не могу спать, зная о том, что происходит внутри моего тела, а когда я не сплю, я рисую. Я еще никогда не была такой уставшей. Я еще никогда не была такой сторонницей движения «за жизнь». А если я запишусь на процедуру, и они спросят, делала ли я это раньше? А если я та женщина, которой придется пойти на это дважды?

Я иду в свою комнату, надеваю железное бикини и закрепляю цепочку на шее. Изучаю свой живот в зеркале и чувствую, словно кто-то внутри меня уже пытается выбраться наружу. Хотя он еще и размером с горошинку, тошнота выходит на новый уровень, и мне уже не удается унять ее, пожевав имбирь.

В комнату заходит Ребекка с чистящим средством и газетой. Она уже наполовину переоделась в свой костюм, один глаз у нее сильно подведен. С того момента, как она попросила меня съехать, она стала чаще наведываться в мою комнату – и всегда в те моменты, когда мне меньше всего этого бы хотелось, например, в раздражающе-ранние утренние часы, когда я еще не почистила зубы. Я оставляю картины на видных местах в надежде, что она их увидит, но она ничего не говорит. Теперь она проходит в ванную и начинает мыть зеркало, стараясь не встретиться со мной взглядом.

Я думаю, что могла бы оставить этого ребенка просто назло. Мои родители меня планировали – так посмотрите, что из этого вышло. Злоба – более прочный фундамент. Она дает тебе стимул стремиться что-то доказать, а что может быть лучше, чем доказать свою состоятельность через ребенка? Мой личный провал в жизни компенсируется таким героическим воспитанием, что мой малыш поймет все о жизни еще до того, как у него срастутся кости черепа. Гениальный ребенок, появившийся на свет благодаря злобе, будет сопровождать меня на похороны Эрика, где ссохшаяся Ребекка будет стоять под черной вуалью.