Желания требуют жертв

Громадная скрипучая театральная дверь поддалась и выпустила старика наружу. Вдохнув прохладный свежий воздух, слегка пересыпанный городской пылью, как тёмной мукой грубого помола, который после театра показался необыкновенным, и поглядев на нежное, голубовато-серое глубокое небо, он даже почувствовал некоторое облегчение. Пётр Александрович побрёл вдоль череды прилепленных друг к другу домов, подмечая лёгкое вечернее затуманивание — и на улице, и в собственной голове, — обволакивающее пустотой, как паутиной. Ветер лениво покачивал полы его старого пальто. Мимо проплывали лица, но он их не видел. Уже вечерело, смеркалось рано, очень захотелось выкурить крепкого табаку, но он себя сдержал. По газону с палой листвой прыгали вороны, переговариваясь на своём языке. Минуты тянулись за минутами, а он всё шёл и шёл, заложив руки за спину, без единой думы в голове, и даже не пытаясь поймать то неуловимое, то зыбкое, то значительное и ненужное, что прежде его так привлекало, а именно стройную, логически выстроенную мысль… «Ну, что ж, попытаемся рассуждать чисто теоретически обо всех этих таинственно-тёмных дебрях, — наконец-то, против воли хозяина, задребезжал внутренний голос Петра Александровича Кантора, — попытаемся и сделаем небольшой промежуточный вывод. Если Соня Романовская здесь ни при чём, то зачем она сегодня слишком настойчиво топила Вадима Лебешинского. Петровская, та хоть помалкивает, ни во что не лезет, ни скорбит, ни радуется, будто её это всё не касается, — словом, эдакая старомодная молчунья, не терпящая публичных скандалов. Серж Романовский, как бы она к нему ни относилась и что бы между ними ни происходило, был официальным кавалером юной красавицы и звезды Милены Соловьёвой, а для взрослой женщины — это постоянная жгучая боль. Даже на Востоке, в полигамном обществе, где каждая девочка с рождения знает, что она не будет единственной у своего возлюбленного, как и её мать, как и её бабки и прабабки, даже в таком обществе женщины умудряются травить друг друга из ревности, и травят, зная о грозящей им смертной казни. Даже столь суровая кара их не останавливает, даже смертный приговор пугает их меньше, чем дальнейшая жизнь в муках ревности. Желание быть единственной вполне понятно, но это желание требует жертв. Что уж говорить о нашем моногамном устройстве? Да, ревность — тяжкое испытание, не дай бог, злейшему врагу не пожелаешь.

Отравление — вполне женский способ убийства. Женщины в этом смысле менее кровожадны, чем мужчины, а уж травить растворителем или бриллиантовой крошкой — не столь важно. В какую эпоху живёшь, теми подручными средствами и пользуешься. Одинокая бездетная старая дева Петровская от безысходности, от ревности вполне могла пойти на необдуманный, рискованный шаг. Или обдуманный? Неважно. А Соня? Соня — это же совсем другое дело. Ведь она своим невинно-ядовитым язычком изо всех сил старалась уничтожить Лебешинского, нанося удар в спину. Зачем? Она не похожа на человека, испытывающего священный трепет перед правосудием или жаждущего истинной справедливости. Какое там! На озлобленную одинокую женщину, страдающую всевозможными комплексами и компенсирующую их подобным образом, она тоже не тянет. Что же остаётся? Расчёт. Вот именно, холодный расчёт. Так топить может только дьявольски расчётливый человек. Либо она сама отправила Милену в мир иной, и ей не терпится увидеть в Лебешинском козла отпущения, либо что? Либо Вадим Петрович действительно сам устранил с пути к наследству нежелательную и, по его мнению, лишнюю претендентку. Если, к примеру, у Вадима Петровича родилось желание быть единственным наследником, то оно, это самое желание, как раз требует жертв. А возможно, а возможно, они, Соня и Вадим Петрович, что-то не поделили между собой, или он попросту перешёл ей дорогу, стоит у неё поперёк горла, и она, под шумок, решила от него избавиться, повесив на него всех собак. А почему бы и нет, собственно говоря? Звучит вполне убедительно. Слишком уж откровенно она сегодня пыталась его устранить. Строго говоря, имеются две версии одного отравления. А почему две? Я, по всей видимости, разучился считать, ибо имеются три правдоподобные версии одного отравления».

XXXV