Железнодорожный мир

И тотъ, кто совершилъ все это, въ теченіе всей своей жизни, почти со дня на день постоянно перемнялъ условія своего существованія, мало-по-малу добиваясь все большихъ благъ. Въ своемъ дтств онъ не былъ баловнемъ фортуны, не принадлежалъ къ тмъ, которые, благодаря своему исключительному положенію, предназначены, повидимому, играть въ жизни первыя роли. Сынъ углекопа, онъ увидлъ свтъ въ бдной, маленькой лачужк, гд не нашелъ ни почестей, ни богатства, ни удобства, ни даже образованія. Въ раннихъ годахъ поставленный за самую трудную, самую тяжелую работу, потерянный въ мрачныхъ подземныхъ галлереяхъ угольныхъ шахтъ, далекій отъ солнечнаго свта и общества людей, — онъ, въ возраст уже взрослаго человка, имя почти двадцать лтъ, не умлъ еще читать. Четверть же вка спустя, когда ему было сорокъ пять лтъ, онъ былъ геніальнйшимъ инженеромъ Англіи и міра.

Своею могучею рукою онъ усмирилъ мятежный паръ, заполонилъ его, заковалъ въ желзные обручи, сдлалъ его послушнымъ своей вол, и приноровилъ къ потребностямъ человчества. Онъ, къ удивленію міра, сотворилъ свой первый паровозъ, который, для памяти великаго человка, на вчныя времена былъ поставленъ на пьедестал, въ Ньюкастл. Этимъ геніальнымъ изобртеніемъ онъ сблизилъ народы, перемшалъ расы, уровнялъ касты, умиротворилъ страсти, придалъ крылья матеріи и мысли… Онъ произвелъ всеобщую революцію на почв труда, науки и мысли. Онъ сдлался творцомъ и провозвстникомъ новой эры — эры быстрыхъ и экономическихъ передвиженій, эры угля и пара…

VI.

Между тмъ, работа на паровоз Ефремова кончилась, и онъ былъ готовъ къ предстоящей поздк. Мдные обручи, обхватывающіе котелъ, блестли какъ золото; все было чисто и безупречно; самъ паровозъ, въ ожиданіи предстоящаго ему путешествія, дрожалъ какъ конь ретивый.

Экстренный поздъ стоялъ уже на станціи и поджидалъ своего «втрогона».

Ефремовъ выхалъ изъ паровознаго зданія и прицпился къ позду. Раздался свистокъ оберъ-кондуктора. Въ отвтъ на него Ефремовъ свистнулъ своимъ паровымъ свисткомъ — свистнулъ и похалъ. Сначала медленно, тихо, потомъ все шибче и шибче…

Небо было ясное. Солнце высоко стояло надъ горизонтомъ, а Ефремовъ все мчался и мчался, съ небольшими остановками на промежуточныхъ станціяхъ. Онъ былъ постоянно на сторож; великая радость охватывала все существо его. Уже большое разстояніе онъ пролетлъ безъ всякой помхи, безъ всякой случайности, и скоро, скоро онъ будетъ дома.

Онъ только-что выхалъ со станціи. Еще одна, еще одинъ пролетъ, и онъ будетъ у пристани — конецъ его долголтнимъ стремленіямъ. Тріумфъ его обезпеченъ, и счастливая звзда его засіяетъ ярче, чмъ когда-либо, и уже не померкнетъ никогда…

Онъ прохалъ уже отъ станціи нсколько верстъ, какъ вдругъ стрлка манометра, до сихъ поръ постоянно вращавшаяся на должной высот, чуть-чуть опустилась внизъ. Ефремовъ вперилъ тревожный взглядъ на циферблатъ манометра — стрлка упала чуть — чуть еще. Онъ отворилъ топку, заглянулъ туда — и поблднлъ: пламя было не ослпительно блое, а красное. Ефремовъ все понялъ — и ужасъ изобразился на его лиц.

Приготовляясь къ позду, во время общей суматохи, онъ забылъ распорядиться, чтобы вычистили топку, а его помощникъ и кочегаръ не подумали объ этомъ, или, можетъ быть, понадялись на русское «авось». Теперь же «шлакъ»[15] залилъ колосники, и паръ убавлялся, убавлялась и вода.

Ефремовъ гнвно захлопнулъ топку и закричалъ на своего помощника:

— Воронинъ, вы что же топку-то не вычистили?!

— А у меня, что-жъ, четыре руки, что-ли? — хладнокровно возразилъ Воронинъ.

— Вы должны были сдлать это прежде всего!

— Если бъ я чистилъ топку, такъ другого бы не сдлалъ.

— Да вы бы ничего не длали, а только бы мн топку вычистили! — кипятился Ефремовъ.

— Вы бы такъ раньше и говорили, — продолжалъ огрызаться Воронинъ.

Лицо Ефремова исказилось отъ гнва, и онъ, посл нкоторой паузы, опять закричалъ на Воронина:

— Возьмите «пику» и пробейте шлакъ!

Воронинъ сталъ поспшно исполнять приказаніе, а Ефремовъ, между тмъ, закрутилъ «конусъ»[16].

Стрлка манометра на нсколько мгновеній остановилась, какъ-будто раздумывая, куда ей направиться, впередъ или назадъ, и потомъ медленно чуть-чуть опустилась внизъ.

— Что мн теперь, пропадать изъ-за васъ?! — бшено закричалъ Ефремовъ.

Воронинъ промолчалъ: ему самому было неловко… Ефремовъ принялся самъ за работу, но и это не помогало — стрлка все падала и падала.

Волненіе Ефремова достигло крайнихъ предловъ. Неужели онъ станетъ на пути, или еще хуже, — сожжетъ паровозъ? Что тогда съ нимъ будетъ? Вдь это не шутка; не товарный поздъ онъ везетъ, а экстренный, съ управляющимъ… Что, если онъ не довезетъ его? А стыдъ, а позоръ, а насмшки товарищей, а пассажирскій паровозъ!.. А можетъ быть еще хуже что будетъ, можетъ быть его разжалуютъ?..

Такія мысли вертлись въ его голов, производя невообразимый хаосъ. А стрлка все падала и падала. Ужасъ леденилъ его душу, ноги его подкашивались, волосы щетинились; онъ нервно дрожалъ, какъ листъ осиновый… А стрлка все падала и падала.