Бурманъ не любилъ Глбова, потому что тотъ не питалъ къ нему особаго уваженія; къ Ефремову же онъ, напротивъ, благоволилъ, такъ-какъ тотъ не только выказывалъ уваженіе къ нему, но и машинистомъ-то сдлался собственно по его протекціи.
— Какъ же такъ, Карлъ едоровичъ, — продолжалъ настаивать Глбовъ; — вдь я раньше пріхалъ, такъ, слдовательно, хать надо мн, а не Ефремову.
— Это нишего не знашитъ, што ви раньше пріхалъ, — возразилъ начальникъ; — ви еще машинистъ молотой, вамъ нельзя такой дла порушать.
— Такъ что-жъ, что молодой; дло-то, пожалуй, получше другихъ знаю.
— Ну, латно, мн съ вамъ некогта разкофаривать, — съ нетерпливымъ жестомъ отвчалъ начальникъ.
Ефремовъ страшно обрадовался, что на его долю выпала такая честь — везти экстренный поздъ. — Но одно его безпокоило: у него былъ поврежденъ подшипникъ, а въ такое короткое время онъ не могъ его исправить. Подумавъ немного, онъ ршился признаться начальнику и попросить слесарей, чего при другихъ обстоятельствахъ никогда бы не сдлалъ, такъ-какъ отвтственность за всякое упущеніе, даже исключительно со стороны помощника, падаетъ и на машиниста.
— Я хать-то могу, Карлъ едоровичъ, — сказалъ Ефремовъ, — только нельзя-ли мн, пожалуйста, дать пару слесарей; у меня тамъ ремонтъ маленькій ость.
— А ви говорійтъ, што парофозъ въ порятк… Штошъ у васъ такой?
— Да надо бы подшипникъ маленько пропилить и дорожки прорзать.
— Што-жъ это, ви бавикъ, што-ли, расплавилъ?
— Нтъ, такъ только, чуть-чуть тронулся.
— О! Какъ же это ви такъ оплёшаль?
— Да что подлаете, Карлъ едоровичъ, за всмъ не услдишь; помощникъ-то у меня не совсмъ надежный.
— Ну вотъ, —вмшался тутъ Глбовъ, — а у меня и паровозъ совсмъ въ исправности, слдовательно хать-то нужно мн.
Но начальникъ сдлалъ видъ, будто не слыхалъ этого, и напустился на Воронина, который продолжалъ невозмутимо пить чай, какъ-будто и не о немъ шла рчь.
— Ну, карошо, — докончилъ Карлъ едоровичъ, — я вамъ даютъ два слесарь, ви пошалуйста справляйтесь поскоре и позшайтъ.
— Такъ нельзя-ли, Карлъ едоровичъ, еще двухъ человкъ для чистки прибавить, — сказалъ Ефремовъ, — а то вдь времени-то немного осталось.
— Карошо, карошо, еще вамъ дфа шелофкъ даютъ. Если ви благополюшно додетъ, такъ я буду хляпотать, штобъ вамъ лехкая машина даютъ.
— А врно-ли будетъ, Карлъ едоровичъ? — плутовато улыбнувшись, спросилъ Ефремовъ.
— О! ви, я думайтъ, меня знайтъ, што я на фетеръ не люблю ховорійтъ.
И съ этими словами, сильно захлопнувъ за собою двери, начальникъ умчался.
— Ну, Воронинъ, — сказалъ Ефремовъ своему помощнику, — скоре отправляйтесь на паровозъ, покажите слесарямъ что длать, да присмотрите за людьми… Чтобы къ позду паровозъ былъ какъ игрушка.
Воронинъ поспшно ушелъ.
— Вотъ не было печали! — какъ-будто про себя замтилъ Ефремовъ; — то бы можно отдохнуть немножко, а теперь хать надо…
Но Ефремовъ сказалъ это только такъ, для «близиру»; на самомъ же дл, отъ предстоящей поздки онъ былъ на седьмомъ неб. Онъ повезетъ управляющаго, чего еще съ роду съ нимъ не случалось, и довезетъ его на своемъ товарномъ паровоз не хуже самаго первокласснаго «лихача»[14]
. Какъ онъ тогда голову свою подыметъ, сколько авторитета ему прибавится! А потомъ, въ награду — пассажирскій паровозъ, внецъ его стремленій!..Ефремовъ наскоро докончилъ трапезу, забралъ свои пожитки, и отправился на паровозъ.
Когда Ефремовъ пришелъ къ своему паровозу, на немъ работа уже кипла: шесть человкъ копошились около него. Онъ приставалъ то къ одному, то къ другому, распоряжался, длалъ замчанія, ободрялъ, суетилъ, потомъ отдалялся на нкоторое разстояніе и любовался этимъ огнедышущимъ гигантомъ, чудомъ механики, великимъ изобртеніемъ геніальнаго Стефенсона. Но мысли Ефремова такъ далеко не взлетали: онъ не зналъ ни исторіи паровоза, ни его громаднаго значенія во всемірномъ соотношеніи народовъ, не сознавалъ геніальности этого помысла, не зналъ того, кому былъ обязанъ своимъ положеніемъ.
Да извстно-ли это и вамъ, читатель? Вы знаете Пушкина, знаете Лермонтова, знаете Шекспира, потому что, читая ихъ произведенія, вы видите на заглавныхъ страницахъ ихъ имена, напечатанныя большими буквами; но вы не знаете Стефенсона, потому что, безпечно садясь въ вагонъ позда, вы не видите его имени, въ огненныхъ буквахъ парящимъ надъ его твореніемъ. А пора, чтобы вс его знали, потому что надо, чтобы человчество знало своихъ истинныхъ благодтелей.