Если машинисты, по какой бы то ни было причин, не возлюбятъ какого-нибудь помощника, то ему уже не сдобровать, несмотря ни на какую протекцію. Тогда они сговариваются сообща, чтобы отнюдь не брать такого-то помощника въ поздъ, и ему приходится или увольняться, или, если онъ пользуется хорошею протекціею, переходить въ другое депо.
Нельзя сказать, чтобы Воронинъ былъ положительно лнивъ или не зналъ своего дла; но онъ ни въ чемъ не угождалъ своему машинисту и часто даже длалъ ему наперекоръ, и потому этотъ его не любилъ и всячески старался отъ него отдлаться. Нсколько разъ даже Ефремовъ жаловался на него; но благодаря связямъ Воронина, эти жалобы не имли желаемыхъ послдствій, да и сами по себ он были не совсмъ основательны.
Кочегаръ Ефремова, едоровъ, не представлялъ собою ничего особеннаго. Это былъ рослый, плечистый парень съ глуповатымъ выраженіемъ лица. Его обязанностью было исполнять самую черную работу. Во время стоянки паровоза онъ чистилъ его окрашенныя части, какъ-то: тендеръ, котелъ, колеса; въ дорог онъ помогалъ помощнику топить, отворялъ ему дверки, подгребалъ уголь ближе къ топк, наполнялъ тендеръ водою и пр. Отличительною его чертою было то, что онъ безпрекословно исполнялъ всевозможныя требованія машиниста, хотя все-таки безъ особенной услужливости.
Однако, вернемся къ нашему разсказу.
Много верстовыхъ столбовъ уже пролетло мимо Ефремова и его бригады, много уже рельсовъ онъ исколесилъ. Дождикъ давно пересталъ накрапывать, погода прояснилась, передовые свтильники погасли, а на пурпуровомъ горизонт солнце начинало показывать свой золотистый край. Поздъ, не уставая, все мчался, разская пространство; какъ вдругъ среди оглушающаго стука, производимаго быстрымъ ходомъ позда, съ паровоза послышался легкій, особенный пискъ.
— Ага! соловьи запли![12]
— замтилъ Ефремовъ.Онъ высунулъ голову изъ будки и потянулъ носомъ. До его чуткихъ обонятельныхъ нервовъ долетлъ легкій запахъ гари.
— Воронинъ! что-жъ вы, въ самомъ дл, смотрите? — съ укоризною закричалъ Ефремовъ. — вдь у васъ «подшипникъ» горитъ!
— Какой подшипникъ? — спросилъ Воронинъ, какъ-будто недоумвая.
— Какъ какой? Вамъ еще сказывай, какой?.. Съ правой стороны, у большого дышла. Возьмите сейчасъ маслянку, да поливайте его масломъ.
Воронинъ взялъ маслянку, перешелъ на паровозную площадку, сталъ на нее на колни, одною рукою схватился за переводный рычагъ, а другою сталъ поливать масломъ съ ужасною быстротою мелькавшее передъ нимъ дышло. Когда масла уже не стало, Воронинъ вернулся въ будку.
Вскор зеленый «дискъ» мелькнулъ предъ ними: поздъ подъзжалъ къ станціи. Ефремовъ одною рукою нажалъ рукоятку свистка, причемъ вылетвшій изъ узкаго отверстія паръ огласилъ воздухъ пронзительнымъ свистомъ, а другою закрылъ регуляторъ. Качка становилась все легче и легче, поздъ все тише и тише катился по гладкимъ рельсамъ, и наконецъ совсмъ остановился.
Первымъ дломъ Ефремова, когда паровозъ сталъ, было осмотрть нагрвшійся подшипникъ. Онъ взялъ шпильку и поковырялъ вдланную въ немъ трубочку, потомъ подлилъ туда масла; масло не прошло насквозь, а остановилось въ трубочк. Дло было плохо. Пришлось снять подшипникъ и прочистить трубочку: «бавикъ» оказался поврежденнымъ; это заняло порядочно времени, такъ-что поздъ былъ немного задержанъ.
— Вотъ, только и смотри за вами, — сказалъ Ефремовъ; — на что мн тогда и помощникъ, коли все самому длать приходится?
Воронинъ на это промолчалъ.
Однако, подшипникъ скоро охолодили, заправили саломъ и похали дальше. Оставалось хать еще только одинъ пролетъ, и черезъ нсколько времени вдали показалась большая станція со множествомъ вагоновъ, точно такая же, какъ и та, изъ которой нсколько часовъ назадъ выхалъ Ефремовъ. Казалось, будто не поздъ приближался къ станціи, а станція неслась навстрчу позду. Сначала неопредленная, неясная, она длалась все ясне, все отчетливе рисовалась на голубомъ фон неба, и наконецъ предстала во всемъ своемъ величіи. Поздъ остановился… Пришелъ человкъ и отцпилъ паровозъ отъ позда. Ефремовъ перехалъ на своемъ паровоз съ главнаго пути на побочный, и въхалъ въ паровозное зданіе. Это было точно такое же зданіе, какъ и то, изъ котораго выхалъ Ефремовъ, — такое же мрачное, съ такими же мрачными воротами, сдланными аркою, такъ же вчно наполненное дымомъ и паромъ. Оно только было меньшихъ размровъ; въ немъ могло помщаться всего шесть паровозовъ.
Посл нкоторыхъ предосторожностей, всегда принимаемыхъ, когда горячій паровозъ становится въ депо, Ефремовъ сказалъ своему помощнику:
— Теперь пойдемъ въ дежурную пить чай, а посл вы ужь, пожалуйста, займитесь дломъ: снимите подшипникъ, да прочистите его хорошенько; тамъ «дорожки» засорились, надо ихъ прорубить, да прочистить немного, а то, пожалуй, еще бду наживемъ.
Посл этого Ефремовъ, забравъ свой жестяной ящикъ, вмст съ Воронинымъ отправился въ дежурную; кочегаръ же остался караулить паровозъ. Кочегары вообще въ дежурную не допускаются; они и чай пьютъ, и обдаютъ, и спятъ всегда па паровоз.