— Какъ же, краска очень хорошая, — отвчалъ Ефремовъ.
— А какъ ви полагайтъ, дорога эта краска? — продолжалъ допытываться Бурманъ.
— Не могу знать, — нсколько недоумвая, отвчалъ Ефремовъ.
— О! ви не думайтъ, што эта краска дорогой. Эта краска ошенъ, ошенъ карошъ, а только совсмъ не дорогой; она только сто руплей стойтъ.
Сказавъ это, онъ ушелъ, оставивъ Ефремова въ сильномъ смущеніи.
Ефремовъ уже довольно наторлъ на служб; онъ зналъ отчасти т интриги, которыя практиковались въ желзнодорожномъ быту, и потому сразу понялъ смыслъ намека.
Хотя ему жаль было разстаться съ накопленными долгимъ и упорнымъ трудомъ деньгами, но, какъ человкъ неглупый, онъ хорошо понялъ, что инымъ путемъ ему никогда не добиться машиниста, и что эти деньги впослдствіи возвратятся ему сторицею. Итакъ, долго не думая, въ тотъ же вечеръ онъ отдалъ конторщику сто двадцать пять рублей, почти весь свой сбереженный капиталъ, для передачи по принадлежности; изъ этихъ денегъ двадцать пять рублей поступили собственно въ пользу конторщика, за его хлопоты и посредничество. Черезъ недлю посл этого, Ефремовъ былъ уже машинистомъ.
Сдлавшись машинистомъ, Ефремовъ чуть не обезумлъ отъ радости. Дйствительно: жалованья онъ сталъ получать боле ста рублей въ мсяцъ; работа его уменьшилась боле чмъ на половину; ему былъ врученъ во владніе «регуляторъ» — этотъ запретный плодъ для помощниковъ[10]
; положеніе его стало боле или мене независимымъ; онъ имлъ подъ своею командою помощника, которымъ могъ распоряжаться по своему усмотрнію — все это для человка неграмотнаго, безъ роду и племени, было зенитомъ блаженства. Однако, нельзя сказать, чтобы Ефремовъ былъ машинистъ, не знающій паровознаго дла: если онъ и не въ совершенств постигъ паровозную премудрость, то зналъ дло настолько хорошо, что съ успхомъ могъ исполнять свои обязанности. Конструкцію паровоза онъ зналъ достаточно для того, чтобы безошибочно опредлить порчу, случившуюся на паровоз, и записать нужный ремонтъ, а управлялъ паровозомъ онъ не хуже, а можетъ быть и лучше самаго ученаго машиниста. Между тмъ, его усердіе къ служб ничуть не уменьшилось, такъ-что у начальства онъ былъ всегда на хорошемъ счету. Теперь самымъ горячимъ, самымъ пламеннымъ желаніемъ Ефремова, самою завтною его мыслью, было получить пассажирскій или такъ — называемый легкій паровозъ.Въ отношеніи прохожденія службы, машинистовъ можно раздлить на нсколько категорій. Есть машинисты счастливые и несчастливые. Къ первымъ можно причислить такихъ, которые на службу смотрятъ сквозь пальцы; сами ни за чмъ не наблюдаютъ; во всемъ полагаются на своихъ помощниковъ; здятъ ужасно рискованно; никогда ничего не боятся, — а между тмъ, имъ все удается, все сходитъ съ рукъ, никогда не случается съ ними никакихъ катастрофъ. Другимъ, напротивъ, несмотря на то, что задломъ они смотрятъ въ оба, помощникамъ своимъ ни въ чемъ не довряютъ и постоянно за ними присматриваютъ, всегда дрожатъ, всего боятся, — ничего не удается, и постоянно какая-нибудь катастрофа случается съ ними: то поздъ оборветъ, то поломка какая-нибудь сдлается въ паровоз, то, глядишь, пробки расплавитъ[11]
. Есть такіе машинисты, которые, прослуживши безупречно нсколько лтъ, вдругъ ни съ того, ни съ сего начинаютъ портиться, какъ будто судьба ужъ такъ опредлила, и тогда почти никакая ихъ поздка не обходится безъ бды. Сначала начальство, во вниманіе къ ихъ прежней безупречной служб, смотритъ на это снисходительно, но потомъ ихъ или увольняютъ, или разжаловываютъ въ помощники. Нердко такіе разжалованные машинисты опять выслуживаются, и опять успшно продолжаютъ свою службу.