Къ такимъ машинистамъ, добившимся до этого званія изъ самой низменной сферы общества, принадлежалъ и Ефремовъ. Въ ранней молодости онъ очутился какими-то судьбами въ деревенской кузниц, гд его заставляли держать лошадиныя ноги, носить воду и уголь, и вообще производить всякія работы, посильныя и непосильныя, а самъ кузнецъ-хозяинъ, какой-то пришлый цыганъ, при всякомъ удобномъ случа усердно награждалъ его пинками. Ефремовъ былъ круглый сирота, и не было у него ни роду, ни племени, ни двора, ни кола, и вс его знали подъ именемъ «Ефремки». Когда стали проводить желзную дорогу, въ Ефремк внезапно зародилась мысль поступить на «чугунку» кочегаромъ, и это удалось ему безъ особаго труда, такъ-какъ въ начал дорога очень нуждалась въ рабочихъ силахъ.
Съ тхъ поръ Ефремка сталъ уже прозываться Ефремовымъ, и принялся онъ за свою новую работу очень усердно. Со своимъ машинистомъ, который также началъ службу съ кочегара, онъ ладилъ какъ нельзя лучше. Машинистъ его очень жаловалъ, и не столько за его усердную работу по служб, сколько за постороннія услуги, которыя онъ длалъ съ должною предупредительностью — услуги, которыя, впрочемъ, были общеприняты. Ефремовъ, бывало, нанесетъ своему машинисту дровъ или угля на квартиру; принесетъ на паровозъ его сумку съ провіантомъ; сходитъ въ шинокъ за водкою; въ дорог онъ всегда тщательно вытиралъ желзный сундукъ, на который обыкновенно садился машинистъ, или вытиралъ стаканы и наливалъ чай, когда, во время боле или мене продолжительнаго привала, машинисту вздумается заняться «чаепитіемъ».
Начальство скоро обратило вниманіе на Ефремова, и въ награду за его усердную службу и уживчивость, произвело въ помощники машиниста. Со времени этого повышенія, Ефремовъ удвоилъ усердіе къ служб и предупредительность къ машинисту. Онъ всегда исправно являлся къ поздамъ, чистилъ паровозъ лучше всхъ, и вообще за нимъ не замчалось никогда никакого упущенія. Мало того, онъ старался, насколько ему это удавалось, изучить устройство паровоза, и выучился кое-какъ писать, такъ-что впослдствіи, сдлавшись уже машинистомъ, онъ могъ, въ случа надобности, подписать свою фамилію. Столкнувшись отчасти съ цивилизаціею, Ефремовъ съ теченіемъ времени отесался такъ, что въ немъ нельзя уже было узнать прежняго зачерствлаго, неуклюжаго мужика; въ свободные отъ службы дни онъ даже одвался довольно прилично.
Вопреки общему желзнодорожному стремленію жить на широкую ногу, Ефремовъ жилъ чрезвычайно бережливо. Денегъ онъ никогда попусту не тратилъ, и потому сколотилъ себ кое-какія деньжонки, которыя и приберегалъ про черный день; но ему пришлось разстаться съ этими завтными деньжонками не въ черный, а въ самый свтлый день его жизни: это произошло въ день его производства въ машинисты.
Въ то время начальникомъ депо, а слдовательно и непосредственнымъ начальникомъ Ефремова, былъ нкій Карлъ едоровичъ Бурманъ, нмецъ по происхожденію, нмецъ по наружности, нмецъ въ душ, словомъ — нмецъ съ ногъ до головы. Хотя онъ уже давно жилъ въ Россіи, однако никакъ не могъ выучиться порядочно говорить по русски. Малаго роста, съ жиденькою рыжею бородкою, съ лицомъ желтаго цвта, срыми, угрюмо изъ-подлобья смотрвшими глазами, — онъ не производилъ пріятнаго впечатлнія., Однако, не смотря на свою невзрачность, онъ обладалъ необыкновенно зоркимъ взглядомъ. Лишь только онъ входилъ въ паровозное зданіе или мастерскую, какъ уже однимъ взглядомъ окидывалъ все, что тамъ длается, и ничто ужъ тогда передъ нимъ укрыться не могло. Вздумалъ-ли какой-нибудь слесарь покурить, или просто, уставши работать, захотлъ маленько отдохнуть или поговорить съ товарищемъ, какъ Бурманъ уже передъ нимъ.
— Ага! я васъ поймайтъ, — обращался онъ обыкновенно къ провинившемуся — ви разв не знайтъ, што во время рапота курить не полагается; я вамъ даютъ за это 50 копекъ штрафъ.
— Помилуйте, Карлъ едоровичъ, — отвчалъ обыкновенно провинившійся, успвшій уже потушить и забросить куда-нибудь папиросу, — я вовсе не курилъ, это такъ вамъ показалось.
— О, ви меня не натувайтъ, — возражалъ начальникъ — я самъ всякаго шорта натую.
И слесарь волею-неволею долженъ былъ мириться со штрафомъ.