Съ этими словами Иваненко всталъ съ кровати, переслъ на табуретку и обими руками облокотился на замасленный столъ, на которомъ стояла обыкновенная лампа съ жестянымъ резервуаромъ.
— Гд же твой чай? — спросилъ онъ Ефремова.
— Вотъ сейчасъ Воронинъ принесетъ.
Говоря это, Ефремовъ поставилъ фонарь на столъ, услся около своего собрата, и обращаясь къ нему, продолжалъ:
— Это чистая бда съ этими помощниками! Вотъ мн ужъ подрядъ другой такой попадается: топить совсмъ не уметъ, а лнивъ — такъ и не приведи Господи! И не смй ему еще слова сказать: сейчасъ въ амбицію вламывается.
— Что-жъ ты молчишь? — возразилъ Иваненко, — пожаловался бы начальнику: другого дадутъ.
— Легко сказать — жаловаться. Я вотъ уже сбылъ одного, такъ нажилъ себ еще худшаго. А будешь часто жаловаться, такъ еще начальникъ обратитъ вниманіе: что это за машинистъ, что себ помощника подобрать не можетъ.
— Пустяки!..
— Совсмъ не пустяки. Теперь такія времена настали, что начали помощникамъ потачку давать. Я вотъ недавно пожаловался на своего помощника, Воронина этого, такъ еще самъ въ дуракахъ остался. Вотъ какая ехидная шельма!..
— Какъ же это такъ? — спросилъ Иваненко.
— А вотъ какъ: не набиваетъ онъ мн «сальниковъ»[7]
— и только; сальники просто свистомъ парятъ, пару не напасешься; а онъ себ и въ усъ не дуетъ… Что я ему ни скажу, онъ все свое: успю, да успю… Вотъ я и пошелъ начальнику жаловаться, а онъ врно, бестія, пронюхалъ это, да поверхъ старой набивки и заложилъ на скорую руку одну плетенку въ одинъ только сальникъ, — врно плетенку-то укралъ гд-нибудь, потому что я знаю, у него готовыхъ не было. Закрутилъ это онъ гайки, какъ слдуетъ, и какъ ни въ чемъ не бывало, копается себ около паровоза… Приходитъ начальникъ и говоритъ ему: «Вотъ на васъ машинистъ жалуется, что вы не хотите сальниковъ набивать». А онъ отвчаетъ: «Зачмъ я буду набивать, когда сальники вовсе не парятъ, а набивка совсмъ свжая; если не врите, такъ извольте посмотрть сами. А машинистъ иметъ на меня злобу, потому что я ему прислуживаться не хочу, — вотъ онъ и жалуется». Понимаешь-ли ты, какую онъ пулю отдлилъ?.. а?..— Ну, хорошо, а что же дальше-то?
— А дальше вотъ что: начальникъ веллъ показать набивку… Онъ это живо отвернулъ гайки, вынулъ верхнюю плетенку и показываетъ. Я посмотрлъ, да и самъ удивился: что за чортъ, — плетенка какъ есть совсмъ новая. Начальникъ тоже посмотрлъ, да и говоритъ мн: «Что же вы, въ самомъ дл, напрасно жалуетесь?..» Сказалъ — и пошелъ. А я уже только посл смекнулъ, въ чемъ дло. Взялъ я штопоръ, ковырнулъ туда дальше, а тамъ — одинъ мусоръ!
— Ха, ха, ха! — засмялся Иваненко, — а ты, дуракъ, на удочку и поймался!
— Да на первыхъ-то порахъ не сообразишь. Хотлъ я посл опять позвать начальника, да ужъ неловко было, да онъ и домой ушелъ.
— Ловко же онъ поддлъ тебя, — замтилъ Иваненко; — вотъ у меня помощникъ, такъ не могу жаловаться: хоть никогда и не гляди за нимъ.
— А этотъ, такъ я теб скажу: только и ходи около него, какъ нянька. Придешь на паровозъ — его нтъ, а инструментъ везд разбросанъ: тамъ ключъ, тамъ зубило… только подбирай посл него. А вдь отвчать-то за все мн приходится…
Въ это время рчь Ефремова была прервана приходомъ Воронина, который несъ большой мдный чайникъ.
— едоровъ пришелъ? — спросилъ Ефремовъ вошедшаго.
— Пришелъ, — отвчалъ Воронинъ.
— Что же онъ говоритъ? Отчего опоздалъ?
— Говоритъ, что заспалъ.
Съ этими словами Воронинъ поставилъ чайникъ на столъ. И эти три человка, судьбы которыхъ, имвшія, быть можетъ, совершенно различныя точки отправленія, подъ давленіемъ закона борьбы за существованіе, слились въ одномъ и томъ же круг, — усердно принялись въ эту темную, ненастную ночь, за горячій спасительный напитокъ, между тмъ какъ милліоны людей въ это время покоились подъ благодатнымъ покровомъ ангела сна.
Но недолго имъ пришлось наслаждаться. Скоро дверь дежурной отворилась, и въ ней показался человкъ, въ одной рук котораго былъ фонарь съ тремя стеклами различныхъ цвтовъ: благо, зеленаго и краснаго, — этихъ трехъ цвтовъ, которые составляютъ альфу и омегу движенія поздовъ, которые служатъ главнымъ базисомъ всхъ дйствій машиниста во время его нахожденія на служебномъ посту, которымъ машинистъ поклоняется, какъ индіецъ грозной богин Кали. Машинистъ управляетъ паровозомъ, который двигается, согласно его вол, по тому или другому направленію, съ большею или меньшею скоростью; эти же три цвта управляютъ машинистомъ, который повинуется имъ такъ же, какъ паровозъ ему.
Человкъ, вооруженный этимъ символическимъ трехцвтнымъ фонаремъ, не переступая порога дежурной, обращаясь какъ бы въ пространство, сказалъ:
— Господинъ машинистъ, пожалуйте къ позду.
— Хорошо, — отвтилъ Ефремовъ.
Затмъ, не медля ни минуты, Ефремовъ и Воронинъ забрали свои доспхи и отправились къ своему паровозу, на которомъ ихъ поджидалъ кочегаръ едоровъ.