Само собою понятно, что когда Жигалевъ «сплавилъ» всхъ «зайцевъ», передній вагонъ оказался пустымъ; тамъ остались только два пассажира, имвшіе билеты. Чтобы его заполнить, Жигалевъ перевелъ туда нкоторыхъ пассажировъ изъ другихъ вагоновъ, что не представило никакого затрудненія, такъ-какъ въ заднихъ вагонахъ было очень тсно. Онъ это сдлалъ по своей собственной иниціатив, такъ-что Юхановъ, войдя въ вагонъ вмст съ контролеромъ и начальникомъ станціи, сначала сроблъ, думая, что Жигалевъ не усплъ выполнить его порученія; но затмъ сообразилъ въ чемъ дло, и внутренно похвалилъ Жигалева за смекалку. Если бы эта идея пришла въ голову Юханову нсколько раньше, и если бы Жигалевъ, высадивъ «зайцевъ», направилъ ихъ не на ту станцію, куда поздъ долженъ былъ прійти, а на ту, откуда онъ вышелъ, то пожалуй и контролерская прозорливость не помогла бы отыскать ихъ слды.
Между тмъ, поздъ отправился дальше, а кондукторъ Жигалевъ и контролеръ Галкинъ остались на станціи. Черезъ нсколько времени вс «зайцы», какъ предсказывалъ Галкинъ, запрудили станцію; ихъ допросили, и они сознались, что дйствительно хали безъ билетовъ; посл нкотораго запирательства, сознался и Жигалевъ. Обо всемъ этомъ былъ составленъ протоколъ по всмъ правиламъ. Юхановъ и его помощникъ были уволены отъ службы съ волчьими аттестатами и особымъ приказомъ по линіи. Былъ уволенъ и машинистъ за то, что опоздалъ на 5 минутъ.
Эта исторія надлала много шуму; о ней толковали много и долго, передавая на всякіе лады. Желзнодорожники особенно занимались вопросомъ: какимъ образомъ Галкинъ внезапно очутился въ позд? Толкованій было много, и наконецъ, за недостаткомъ боле вроятнаго предположенія, поршили, что онъ находился на линіи и вскочилъ въ поздъ на ходу, хотя и такое толкованіе не выдерживало критики даже въ глазахъ самихъ желзнодорожниковъ.
Юхановъ, увольняясь, заявилъ начальству, что Галкинъ требовалъ съ него взятку въ 313 рублей, но ему никто не поврилъ. Напротивъ, репутація Галкина, какъ ловкаго, прозорливаго и неподкупнаго контролера, еще боле укрпилась, и начальство постановило выдать ему приличную награду, для поощренія на будущее время.
На паровоз.
Въ южной полос Россіи, на протяженіи одной желзной дороги и почти перпендикулярно къ ней, вытянувшись въ длину, раскинулась большая, зажиточная деревня. Въ двухъ верстахъ отъ нея находился уздный городъ, а по другую сторону, въ полуверст — одна изъ главныхъ станцій желзной дороги.
Деревня состояла большею частью изъ крестьянскихъ хатъ, слпленныхъ изъ глины и крытыхъ соломою, съ земляными, мазаными глиною полами; этою характерною чертою отличались даже такія хаты, которыя принадлежали очень зажиточнымъ крестьянамъ.
На самомъ краю деревни, примыкающемъ къ станціи, пріютилось нсколько построекъ, отличающихся отъ прочихъ и своеобразною архитектурою, и относительнымъ комфортомъ. То были дома, принадлежащіе нкоторымъ желзнодорожнымъ служащимъ, которые, обжившись на мст, постарались обзавестись собственнымъ жилищемъ, черезъ что эти счастливые смертные извлекали двоякую выгоду: во-первыхъ, они жили сами въ боле или мене удобныхъ помщеніяхъ, во-вторыхъ, часть дома отдавали въ наемъ и столовали тхъ служащихъ, которые не имли возможности или не находили надобности заводиться собственнымъ очагомъ.
Пусть благосклонный читатель послдуетъ за нами въ эту деревушку, надъ которою въ то время, когда начинается нашъ разсказъ, стояла темная-претемная, ненастная сентябрьская ночь.
Въ одномъ изъ описанныхъ нами домиковъ, единственномъ, въ которомъ въ эту позднюю пору сквозь щели закрытыхъ ставней пробивался свтъ, отворилась калитка, и изъ нея вышелъ какой-то человкъ, державшій въ одной рук фонарь съ маленькою керосиновою лампочкою, а въ другой небольшой жестяной ящикъ. Вооруженный этими доспхами, человкъ побрелъ по направленію къ станціи. Кругомъ царили непроглядная тьма и непробудная тишина; только вдали виднлось множество огоньковъ, блыхъ, зеленыхъ, красныхъ, — то были станціонные сигнальные знаки, — и отъ поры до времени ночную тишину нарушалъ рзкій паровозный свистокъ.
Человкъ съ фонаремъ медленно подвигался впередъ. Внизу была невылазная грязь, а сверху порошилъ мелкій, острый дождикъ, самымъ непріятнымъ образомъ хлеставшій по лицу бредущаго человка. Онъ освщалъ, какъ могъ, свой путь, выбирая боле твердыя мста, но напрасно: ноги его, обутыя въ длинные сапоги, тонули въ грязи; тяжело дыша, онъ съ трудомъ вытаскивалъ ихъ оттуда, чтобы опять погружать ихъ въ эту густую, убійственную грязь.
Наконецъ, человкъ добрелъ до желзнодорожнаго пути, гд грязь была меньше и земля тверже. Онъ свободне вздохнулъ полною грудью, и уже боле легкою походкою пошелъ дальше. Онъ перескъ главный желзнодорожный путь, оставилъ за собою станцію, и вскор очутился на двор длиннаго, громаднаго, мрачнаго зданія.
Входъ въ это зданіе защищали трое огромныхъ воротъ, сдланныхъ аркою, изъ подъ которыхъ выходили три пары рельсовъ, съ неподвижно стоявшими на нихъ паровозами.