Железные желуди

- Знаешь, почему я тебя позвала, почему отдала тебе са­мое дорогое, что есть у девушки? - мягко отстранилась от волковыйского князя Ромуне. - Потому что любила и люб­лю тебя. Потому что хотела оставить зарубку на память. Как клятву, что и там, на чужой стороне, всегда буду пом­нить тебя. А ты?

Она вопрошающе заглянула Далибору в глаза. Тот лишь молча кивнул и уже потом, сглатывая вязкий комок в горле, сказал:

- И я. Клянусь! Ты для меня, Ромуне, как святая мучени­ца Ирина.

- Расскажи про нее, - попросила Ромуне, кладя голову ему на плечо. - Я знаю, что ты любишь читать священные пергамены. Расскажи.

- Слушай, - привлек ее к себе Далибор. - У языческого короля Ликиния, правившего в граде Мегидском, родилась красавица-дочь Пенелопия. Король повелел своим камен­щикам возвести высокий нарядный столп и поселил в нем дочь: будешь тут жить, пока не придет тебе время вступить в брак. Так и росла королевна, не видя никого, кроме птиц. Но однажды было ей необыкновенное видение, и небесный глас возвестил, что она должна принять крещение, а злато­крылый ангел назвал на ухо ее крестное имя - Ирина. В тот день, когда король нашел дочери жениха, она разбила из­ваяния языческих идолов и отказалась принести им жертву. Разгневанный Ликиний приказал раздавить дочь колесни­цей. Но конь вырвался из упряжи и отгрыз королю руку. Тот умер. А конь заговорил по-человечески, стал славить Ирину. Она воскресила отца. Ликиний принял крещение и отрекся от королевской власти. Да вот беда - на их землю напал король Седзекий. Он бросил Ирину в яму с гадюка­ми, но те не причинили мученице вреда, и тогда Седзекий приказал казнить ее лютой казнью.

Далибор почувствовал, как вздрогнула Ромуне, крепче сжал ее плечи и продолжил свой рассказ:

- Но пила, которой должны были перепилить Ирину, сломалась, вода потекла мимо колеса, к которому ее привязали. Люди забросали Седзекия камнями, и он испустил дух. Десять тысяч его воев погибли от ангельского меча. Тогда дело мести взял в свои руки Саваах, сын Седзекия. Каких только способов казни он не придумывал для Ири­ны! Но огонь не хотел прикасаться к ее телу, а раскаленный медный сосуд в виде быка, в который хотели затолкать Ирину, вдруг превратился в быка живого. Саваах помутил­ся умом и приказал, чтоб убили его самого, что и было ис­полнено. А Ирина попросила людей отнести ее в поле и по­ложить в мраморный гроб. Когда же через три дня пришли туда, гроб был пуст - Бог перенес Ирину в рай.

Ромуне дослушивала рассказ почти не дыша. Ветер бу­шевал над ночным капищем, его тяжелые удары сотрясали стены. Брызги дождя и хлопья снега врывались в махонькое окошко.

- А Знич горит, - сверкнула вдруг Ромуне счастливыми глазами. - Знаешь, почему я не побоялась на священном месте отдаться тебе? Потому что Пяркунас стоит на страже любви. "Дурное семя всходит и не будучи посеяно", - учил наш мудрец Ишминтас. А мы с тобой, князь Далибор, доб­рое семя хотели посеять. Разве не правда?

- Правда, - влюбленно глядя на нее, ответил Далибор и снова взмолился: - Не надо ехать к Шварну. Как подумаю, что взойдешь с ним на брачное ложе... - Он скрипнул зуба­ми. - Не едь! Я сегодня же украду тебя. Я брошу все, чтобы остаться с тобой.

Ромуне молча покачала головой. Послышались легкие, осторожные шаги - шла вайделотка.

- Я ненавижу твоего отца! - вскричал Далибор. - Он не­насытный зверь. Ради власти он пожрет родных детей.

Ромуне молчала.

- Я ненавижу и Войшелка, брата твоего, - в ярости сузив глаза, уже не кричал, а шептал Далибор. - Святошу, кото­рый и во сне видит себя королем Новогородка, Литвы и Жемайтии.

Ромуне молчала. Вошла вайделотка...

V

Меч ярости, принесенный врагами Миндовга к стенам Руты, уже не мог сокрушить новую державу славян и лит­винов, родившуюся в тяжких муках, в огне и крови. Ничто в истории не происходит случайно. Как ручьи и реки текут со своих водоразделов в свои моря, так и народы, совершая ошибки, принося неисчислимые жертвы, находят в конце концов тот путь, возможно, тот единственный путь, по ко­торому нужно идти. Верно сказал когда-то мудрец: "Жизнь свою творить мы должны сами". Это касается и каждого отдельного человека, и каждого народа, большого или ма­лого.