Железные желуди

- Слава тебе, Пресвятая Богородица!

Миндовг исполнял все, что приказывал Анисим: целовал крест, становился на колени и склонял голову, когда поно­марь Илларион окроплял его святою водой. Потом было миропомазание: Анисим, творя молитву, смочил Миндовгу благоуханным маслом-миррой лоб, грудь, глаза, ноздри и уста, а также руки и ноги.

Спустя четыре или пять солнцеворотов на этой же самой горе Миндовг, отринув православие, будет креститься по католическому обряду, чтобы получить от Папы Римского королевскую корону. А еще через двенадцать солнцеворо­тов, вернувшийся снова к дедовской вере, к язычеству, он будет зарублен в своем шатре вместе с сыновьями. Его труп привезут сюда же, предадут очистительному огню, и народ назовет эту гору Миндовговой горой. Увы, не дано людям знать свою судьбу. Делаешь вдох, набираешь в грудь воздуха и не знаешь, выдохнешь ли его, ибо стрела смерти в любой миг может вонзиться в шею.

Когда вслед за Миндовгом приняли крещение его бояре, состоялся крестный ход: новообращенные и все, кто при­сутствовал при обряде, с крестами, хоругвями и иконами обошли церковь Бориса и Глеба, и на пороге ее князь Изя­слав Новогородокский троекратно поцеловался с кунигасом. И всяк, кому довелось зреть сей торжественный мо­мент - бояре и купцы, горожане и смерды из окрестных де­ревень, - понимал: это Литва лобызается с Новогородком.

- Слава-а-а! - кричал народ.

Изяслав, как отравленное питие, принимал поцелуи Миндовга. Но заставлял себя улыбаться, изображать ра­дость. Он чувствовал, что мало-помалу утрачивает любовь народа особенно после того, как жестоко расправился с братолюбами, по преимуществу купцами. Новогородок в большей степени, чем Менск и даже Полоцек, был городом торговым, купеческим, а он словно позабыл об этом, за что мог дорого поплатиться.

Назавтра, же во все концы Новогородокской земли пом­чались конники, повезли устный призыв и берестяные гра­моты, в которых объявлялся поход на Литву, где на этот час стояли у власти Товтивил с Эдивидом. Отец же их, Давспрунк, уже предусмотрительно сбежал в Жемайтию к своему племяннику кунигасу Тройнату.

Через седмицу, как было указано в грамотах, подошли рати из Услонима, Здитова, Турийска, Городни, Волковыйска, вокруг Новогородка задымили костры, заржали кони, встали сотни белых и красных шатров. Пешие вои и кон­ные дружинники вместе с мастерами-оружейниками точи­ли пики, мечи, секиры, нашивали на щиты толстые слои бычьей и турьей кожи, смазывали барсучьим жиром коль­чуги, стягивали сыромятными ремнями нагрудные пластины-сустуги. Готовились к походу без спешки: все взвеши­вали, обдумывали. В окрестных лесах нарубили жердей, из которых вооруженные топорами плотники делали длинные гибкие лестницы: их будут класть под ноги пешим воям в литовских болотах. Вязали из хвороста и камыша безраз­мерные поршни-мокроступы: в таких пройдешь любую трясину. Ладили пороки и камнеметы, чтобы, идучи на штурм, бить бреши в стенах Руты. На ближних полях и лу­гах росли горы камней-булыжей.

Из-за похода Изяслав отложил поездку Далибора в Волковыйск, а назначил ему идти на Литву с новогородокским ополчением, тем более что Всеволодка Волковыйский сам заявился в Новогородок. Был он черноглаз, кругленек, ве­сел нравом, но зело коротконог. "Неужели и дочка его, волковыйская княжна, такая же?" - в унынии подумал Да­либор. Но Всеволодка очень скоро поднял ему настроение, оказавшись на удивление говорливым и забавным бахва­лом.

- Глаз у меня остер, - было первое, что он заявил Далибору. - Пчелу в лицо узнаю и могу сказать, из какой она борти.

- Пчелу? - раскрыл рот Далибор.

- А ты что думал? По коню каждый определит, из чьей он конюшни, а пчела другое дело. - И Всеволодка хватски подкрутил темный ус. - Еще вот что тебе скажу: человек я набожный. Если с вечера забуду помолиться и перекре­стить подушку, вижу дурные сны.

- Как же можно забыть о молитве? - уже подыграл ему Далибор. - Молитва, как голод, - непременно о себе на­помнит.

- Верно говоришь, княжич, - не стал развивать тему Всеволодка и дальше хвастал уже всерьез: - Дочка у меня, княжна Евдокия, - чистое золото. Умница, каких свет не видел, рукодельница. Сама с девками-челядинками ткет, вышивает, кухарничает. Да и сыны ох какие головастые.

Но не посчастливилось говоруну-балагуру Всеволодке. В первой же стычке с дружиной Товтивила конь понес его в самую гущу врагов, и на глазах у волковыйских воев те из­рубили горемыку на кусочки. Так в первый и последний раз встретился Далибор со своим несостоявшимся тестем.

Смерть Всеволодки, сказать по совести, порадовала кня­зя Изяслава. Вместе со всеми пролил он слезу над соратни­ком, а сыну сразу же после этого сказал:

- Как возьмем Руту, поедешь с дружиной и воеводой Хвалом не в Новогородок, а в Волковыйск. Даст Бог, станешь князем Глебом Волковыйским. И я, ежели что, помогу.