Железные желуди

Он велел Морицу варить зайчатину с бобами. Надо было терпеливо дожидаться дня, когда князь Войшелк призовет на детинец. В том, что он будет зван, доминиканец не со­мневался. Над Новогородокской землей нависла беда, и Войшелк хочет - не хочет вынужден будет пойти на прими­рение с кунигасом Миндовгом. Он, Сиверт, посланец Мин­довга, и потому гордый православный князь Новогородка просто не сможет не дать ему аудиенцию. В ожидании это­го события монах с аппетитом ел зайчатину и наблюдал за спешными приготовлениями новогородокцев к более чем возможной осаде. С семьями и скотиной сбегались в город смерды. День и ночь укреплялся вал. День и ночь горели по всему посаду костры. Слышались звон железа, конское ржание.

- Бежим отсюда, святой отец, бежим в Руту, - дрожа от страха, взмолился однажды Мориц.

"Послал мне Бог в слуги храбреца!" - с иронией подумал Сиверт, а вслух сказал:

- Князь Даниил догонит нас и под Рутой.

Это пророчество добило Морица. Лицо его пошло красными пятнами, нижняя губа мелко затряслась. Монаху почему-то показалось, что сейчас Мориц укусит его.

- Пошел прочь! - безжалостно приказал он.

Сам сел в кресло, вытянул ноги и зажмурил глаза. Как мутная вешняя вода, спадала с души усталость, уступая место чистой голубизне блаженного покоя. Две звезды прорезались в темноте и навели на мысли о двух философах-проповедниках - Альберте Великом и Фоме Аквинском. Мысли сменялись видениями: стрельчатые окна храма, красно-сине-желтые витражи, гранитные горельефы, лес остороконечных башен. Может, это Ланский собор, в котором так истово и вдохновенно, сквозь слезы, молился он, будучи еще юношей? На шестнадцати башнях стоят там шестнадцать быков. Когда возводили этот грандиозный собор, когда у строителей иссякли последние силы, откуда ни возьмись явился чудотворный белый бык и помог достроить священный храм. Вот почему его собратья удостоились чести быть вознесенными под облака.

Время в молодости было густым, плотным, приходилось прокладывать путь сквозь дни, как сквозь каменные стены. Время висло на руках, искусительно нашептывало прямо в ухо: "Посмотри, какая изящная белая шейка сокрыта под пологом капюшона, какие лучистые угли-глаза светят из зелени виноградника, послушай, как нежно звучит тамбурин в смуглых руках. Молитвы и пост придумали старые, иссушенные жизнью женщины. Взгляни на этих уродин с толстыми ногами и разбухшими животами, с переплетени­ем морщин на оплывших красных лицах, с мясистыми бо­родавками на щеках и на губах. Как они молятся, с какой страстью целуют крест и взирают на небо! А когда-то же, черноволосые и черноглазые, тонкие, как тростинки, с шелковой нежной кожей, млели они в объятиях юных красавцев-рыцарей, пили поцелуи и вино. Когда-то с цветами в пышных прическах, ленивые и пьяноватые, расслабленно лежали они в беломраморных банях, а темнокожие, атлети­чески сложенные рабы, скромно потупив горящие глаза, растирали их воздушно-мягкими полотенцами, окропляли пряно пахнущими соками, овевали опахалами из яркого пера неведомых птиц. Но обессилела, стала разрушаться плоть, и сразу они вспомнили о душе, о Христе и его не­бесной обители. Теперь они объявляют святотатством, смертным грехом даже самый невинный поцелуй. Христи­анство - религия старых безобразных женщин, предававшихся когда-то безудержному распутству.

Разумеется, нашептывать такое мог только вечный иску­ситель - дьявол. Не зря Фома Аквинский в своей теологии отводил ему, главе всех демонов, особое место: дьявол об­ладал властью над погодой, мог чинить людям всяческое зло, мешать живущим в браке исполнять их семейные обя­занности. Фома говорил, что неверно и даже преступно от­рицать всемогущество дьявола. Вера в дьявола так же свя­щенна, как и все, чему учит католическая церковь. Тогда, в юности, гоня прочь омерзительное нашептывание, Сиверт до полного изнеможения читал молитвы, стоял на коленях и бил поклоны.

Время тогда было гуще, плотнее, словно вышло из-под пресса. Время ныне - как спокойное холодное небо с редкими-редкими облаками. Хватает места крылу, лети куда хочешь, да крыло-то слабое, неуверенное, боишься далекой земной тверди, и только верою в Христа держишься в воз­духе.

Не спросившись, вбежал Мориц. Выкрикнул испуганно и радостно:

~ Святой отец, тебя зовет на детинец король Войшелк.

- Наконец-то! - прошуршав длинной черной сутаной, резко поднялся Сиверт. Взял в руки молитвенник, опустил, как и подобает, глаза и неспешно пошел к выходу.

- А мне что делать? - запричитал сзади Мориц.

- Иди за мной, - не оглядываясь, бросил монах.