Железные желуди

- Не стал бы Панкрат хитрить перед лицом смерти. Дру­гого не могу понять, купец. Ты и твои единомышленники хотели видеть князем в Новогородке Миндовга. Миндовг пришел и ушел. Теперь княжит сын его Войшелк, а ты как гнил в подземелье при Изяславе, так и по сей день гниешь.

- Не врешь, немчин? - Алехна аж вскочил на ноги.

- Клянусь Христом!

С глухим стоном Алехна осел на земляной пол.

- Миндовг и Войшелк забыли обо мне! Они в Новогородке, а я - в подземелье! - В отчаянье он впился зубами себе в руку. - А мы же проложили для них первую борозду. Мы все сделали для того, чтобы их посев взошел на новогородокской земле. И вот она, плата!

Алехна, втянув голову в плечи, замолотил кулаками по каменной стене. Камень пятнала кровь, а он не чувствовал боли. Сиверту стоило немалого труда его унять. Приходило даже в голову, что купец повредился умом.

- Я не должен был говорить тебе этого, - в сердцах по­прекнул себя Сиверт, когда Алехна обессиленно вытянулся у стены. - Но я же думал, что ты все знаешь. Клянусь: как только выйду из темницы, выйдешь и ты. А мне сидеть тут от силы два-три дня. Остынет князь и сразу прикажет вы­пустить меня. Война у ворот. Как бы Войшелк ни задирал нос, без Миндовга ему не обойтись. А я ни много ни мало Миндовгов посол.

Монах как в воду глядел. Через день его выпустили из подземелья. Войшелк и Глеб Волковыйский на конях гар­цевали у железной дверцы, наводившей страх на каждого, кто знал ее назначение. Когда Сиверт вышел, наконец, на свет Божий и, щурясь от солнца, остановился, новогородокский и волковыйский князья расстались с шитыми золо­том красными седлами, подхватили его под руки. Это была неслыханная честь для простого монаха. Но испытанный в житейских бурях папский служка отлично понимал, что не­спроста его так привечают, неспроста поступаются своею гордыней князья. "Значит, Даниил и Василька Романови­чи на подходе", - подумал он не без злорадства, но, тут же преобразившись, в превеликом волнении воскликнул:

- Благословенны вы, князья! Только что я зрел в небе два солнца и аккурат над вашими головами. Два солнца - два золотых нимба. Вам шлет свою улыбку Христос.

Войшелк и Далибор переглянулись. А Сиверт так и сиял. Пришло на память, как непросто далась ему любовь импе­ратора Фридриха II Гогенштауфена. Суров был поначалу Фридрих, не допускал монаха даже до руки своей, не гово­ря уже о душе. И вот, направляясь как-то в замок к своему властелину, Сиверт взял с собой двух легконогих борзых. А в поле, на его счастье, мышковала беззаботная лиса. Сиверт незаметно спустил борзых со сворки, те погнались за лисой и схватили ее. Пока они между собой решали, у кого боль­ше прав на добычу, монах подбежал, вырвал у них лису и торжественно понес, живую и невредимую, в дар импера­тору: "Смотри, государь, какую красавицу я для тебя до­был". - "Как же это тебе удалось?" - удивился Фридрих, сам заядлый охотник. Сиверт склонил смиренно голову и, поклявшись здоровьем своего сеньора, что будет говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, начал рас­сказывать: "Ехал я к тебе полем, увидел эту лису и сразу подумал, как славно украсит она твой походный плащ. Дал коню шпоры и помчался за нею. Да где там! Она летела как ветер, и мой конь начал отставать. Тогда я воздел руки к небу и прокричал заклинание: "Во имя властелина моего императора Фридриха стой и не шевелись!" Она возьми и застынь как вкопанная. Я спешился, взвалил ее на плечо, как овцу, и принес вот тебе". С того дня Сиверт сделался любимцем прославленного императора, сидел с ним за од­ним столом, пил вино из одной чаши. Главное в скоротеч­ной земной жизни - завоевать любовь сильных мира сего.

Вот и сейчас монах, молитвенно сложив руки, смотрел поверх княжеских голов и, ей-право, видел два ярких солн­ца. Может, из-за того, что вышел из кромешного мрака, за­мелькало, запестрило в глазах, может, ему страстно хоте­лось что-то такое увидеть, но солнца висели в небе перед ним, налитые ярой алостъю, искристые, горячие до звона.

- Христос шлет вам свою улыбку, - с чувством повто­рил Сиверт.

Его под руки повели в терем. На детинце и в посаде было людно. Монах видел тысячи дюжих, плечистых рыцарей, которых здесь называют воями. Они были в островерхих шлемах и блестящих кольчугах, с красными щитами, с пи­ками, секирами и мечами.

Все время подходили новые отряды - из Волковыйска, Здитова, Услонима, Вавереска, из других близких и отда­ленных городов и весей.

- Пиняне пришли! - вдруг обрадованно вскричал Вой­шелк. - Князья Федор, Демид и Юрий!

Позабыв о Сиверте, он бросился к пинским князьям, ка­ждого обнял и поцеловал. Далибор тоже расцеловался с пинянами. Все они были черноволосы, с поразительно си­ними на загорелых лицах глазами. Старший из них, Демид, разгладив тонкие черные усы, сказал:

- Хотел нас князь Данила Галицкий под свою руку при­брать, да не вышло у него, повели дружины сюда, как бы­вало встарь и во все времена.