Железный герцог

Ее абсолютная безопасность предусматривала усиление стран Центральной Европы в противовес Франции и России. То есть потенциальные союзника Англии – Австрия и Пруссия. А главный противник – император Александр Первый.

Величайший дипломат в истории, Талейран, быстро разобрался, что к чему. В Вену он приехал как смиренный проситель. Он-то прекрасно понимал – единственное, что здесь объединяет всех, стремление примерно наказать Францию. Только есть и много других вопросов. Талейран увидел то, что хотел. Победители начали ссориться.

…Веллингтон в Париже тоже кое-что увидел. Он был человеком менее впечатлительным, чем Каслри. Глава МИДа пришел в ужас, когда узнал, что Бурбоны въезжали в столицу под белыми знаменами с королевскими лилиями. Рациональный герцог не понимал, что со времен Революции символы во Франции имеют большое значение. Это вообще не его конек, тонкости.

Однако ещё в ноябре 1813-го в письме Батерсту Веллингтон отмечал: «Я не слышал ни одного мнения в пользу Бурбонов… Если Бонапарт станет умеренным – возможно, он лучший суверен, которого можно пожелать Франции…» Его собственное мнение о короле Людовике XVIII не очень лестное. «Эгоистичен и фальшив» – лишь одно из высказываний герцога. Примечательно, что с того самого момента, как армия Веллингтона вошла во Францию, представители Бурбонов ищут его поддержки. Командующий в конце марта 1814-го даже вынужден ответить посланцам герцога Ангулемского: «Прошу не забывать о том, что я нахожусь здесь как частное лицо и глава армии…»

Веллингтон долгое время сохранял что-то вроде нейтралитета. Но вот его армия входит в Бордо. Он слышит приветственные крики: «Да здравствует Веллингтон!», «Да здравствует король Людовик!» Это кричат толпы людей! Ему кажется, что крики идут от души.

Когда на торжественном ужине по случаю окончания войны герцог провозглашает тост за здоровье короля, думаю, он вполне искренне считает, что Бурбоны могут вернуть стране мир и спокойствие. Он уже занял позицию и будет следовать ей и дальше.

Неужели он не замечает, что король и его окружение нарушают свои же обещания? Замечает. Он пишет об этом Каслри и называет обстановку сложной. Однако предпочитает не вмешиваться. Чем он занят? Решением вопроса о работорговле. Или вот, принимает участие в судьбе некоего британского ученого, который по слабости здоровья не может работать в библиотеке и просит присылать ему книги на дом. Ерунда какая-то!

А что, он должен возмущаться несправедливым распределением пенсий для демобилизованных военнослужащих? Присоединиться к манифестации, случившейся после того, как любимицу Парижа, актрису мадемуазель Рокур, отказались хоронить на церковном кладбище? Вы видите среди протестующих герцога Веллингтона?

Он хочет быть беспристрастным наблюдателем. В то время? В Париже?! Роль, конечно, неблагодарная. В ноябре 1814-го жена русского посла в Лондоне, княгиня Доротея Ливен, пишет брату: «Герцог Веллингтон в Париже крайне непопулярен, полагаю, что ему придется вернуться домой».

Как раз в те дни происходит первое покушение на жизнь герцога. Лорд Ливерпуль получает новые донесения от тайных агентов. «Новый заговор уже составлен… Герцога следует отзывать из Франции…»

Сам Веллингтон пишет лорду Батерсту в декабре 1814-го. «Полагаю, правда состоит в том, что народ этой страны настолько развращен революцией и последующими событиями, что теперь он просто страдает от потребности воевать и грабить мир, ведь они так привыкли к такому занятию. Эти люди не способны принять миролюбивое правительство».

…Что делает в декабре 1814-го на Эльбе Наполеон? Принял ли он уже то самое решение? На сей счет есть разные мнения. Я, вообще, считаю, что, если бы к нему отпустили жену и сына, он, скорее всего, никуда бы не убежал. К декабрю надежд на приезд самых близких для императора людей не осталось. Раньше рассказы о «жирном старике», короле Людовике XVIII, его просто развлекали. Новости из Вены о том, что Меттерних и Александр Первый ссорятся из-за женщин, тоже. Можно спастись от скуки, нельзя – от тоски.

Конечно, он начал по-другому относиться к сообщениям, которые поступали из Парижа и Вены. Когда в его голове начал созревать некий план? Вполне возможно, в самом конце 1814-го. Новый год – семейный праздник. А семьи он был лишен…