Железный Гулаг

– Баллона хватает на три часа, не забыл, – участливо напомнил Володя. – Рассчитывай час двадцать в одну сторону и столько же обратно. Всегда запас воздуха оставляй.

– Не боишься? – Жора тоже отвлёкся от чтения и спросил без намёка на сарказм.

– Так там же нет никого и ничего. Полнейшая пустота. Или я не прав?

– Ну… не знаю, – он задумчиво пожал плечами. – На вот, возьми.

Жора снял с руки свои часы и передал мне. Остальные ребята из бригады тоже приподнялись в койках и внимательно слушали наш разговор.

Провожать вышли трое. Излишняя забота моих товарищей, была мне приятна и не вызывала тогда никаких подозрений.

Я надел маску, посмотрел на время и вышел за импровизированные ворота. Бульдозеры неподвижно стояли чуть поодаль в полумраке, и походили на двух огромных сторожевых псов. Они, казалось, сейчас вдруг оживут и начнут рычать, пытаясь не выпустить меня за территорию станции. Я перешёл через освещённую трассу и направился прямо в кромешную мглу. Луч фонаря оказался довольно таки мощным и бил на метров сто. Страх полностью отсутствовал.

Глава 24.

Как описать пустоту? Это даже не морские глубины. Там хоть что-то попадается на глаза. И на сцены из фантастических фильмов про необитаемые планеты не похоже; на них тоже присутствует рельеф. Сравнить бескрайнюю железную землю невозможно ни с чем. Фонарь вправо, влево, вперёд, – все вокруг одинаково идеально пустынно. Никто не появится из-за угла или холма и не напугает. Ведь страшно ни то, что ты видишь, а то, что где-то притаилось и может выскочить из засады. Потолок с большими черными зияющими отверстиями был слишком высоко, и не попадал в луч света, если только не направить фонарик вверх. «Почему из этих дыр не сыпется грунт? – подумалось мне, – Надо будет спросить у ребят».

Станция превратилась в маленькую точку и вскоре совсем исчезла. Я упорно шёл по «железному льду», рисуя периодически мелом стрелки. Логика подсказывала мне о бесцельности и бесполезности моего путешествия, но какая-то непонятная сила тянула меня вперёд. Казалось вот-вот ещё немного, и что-нибудь появится, может неровность, или яма, или «тура». Но всё тщетно. Абсолютное ничего! Вот как можно обозначить окружающее меня пространство. Но осознание своего эго, чувство исключительной единственности, обладание этим «абсолютным ничего» возбуждало. Я мог кричать, беситься, бегать голым, делать все, что угодно. И никто, даже, наверное, сам Бог не сможет увидеть меня. Нет, это не было впрыском адреналина в кровь, скорее моё состояние напоминало полнейшее освобождение и раскрепощённость. Подобного нигде на земле нельзя ощутить так, как здесь. В любой точке планеты на поверхности присутствует ощущение, что на тебя будто смотрит кто-то невидимый, или следит за тобой. Даже в лесу или на необитаемом острове.

Время подходило к точке возврата. Я остановился, выключил фонарь и медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. «Так выглядит смерть», – пронеслось в мыслях. Последнее основное человеческое чувство – зрение исчезло. Осталась лишь гравитация. Неприятное ощущение. Я снова зажёг свет и пошёл обратно к станции.

Пройдя, приблизительно, половину пути, я вдруг заметил, что пропали стрелки. Поиск их по малому и большому радиусу результатов не дал. Конечно, дело заключалось не в моей забывчивости или рассеянности; рисовались они пунктуально каждые десять шагов. Первое, что приходило в голову: «железный лёд» поглощает не только углерод, но и известь. Тогда почему ребята меня не предупредили? Или сами не знали? Чем больше я анализировал сложившуюся ситуацию, тем глубже в душу закрадывался страх заблудиться. А если учитывать лимит воздуха в баллоне, остаться здесь навечно, «единственным свободным», только мёртвым. Через несколько минут, на смену панике стали приходить более здравые суждения. Судя по времени, оставалось где-то с километр до того, как можно увидеть отблеск станции. Даже если меня уведёт в какую-нибудь сторону, её невозможно будет не заметить в кромешной тьме. «Надо снова оставлять указатели на всякий случай», – я успокоился, присел на корточки, очень тщательно нарисовал первую жирную стрелку и поднялся.

Рука направила фонарь на предстоящий участок дороги. И вдруг… ноги стали ватными. Тело вздрогнуло, сердце сжалось, во рту резко пересохло, и появилась горечь. «Абсолютное ничего» было нарушено. В двадцати тридцати метрах передо мной стоял человек… или мертвец. Он не двигался. Голова безжизненно склонилась на грудь. Длинный до пола, затхлый балахон с капюшоном, пошитый из каких-то кусков темно-серой материи, закрывал его полностью вместе с головой. На шее висела большая картонная табличка, где корявым жирным почерком было написано: «ПОМОГИТЕ! МНЕ НУЖЕН ВОЗДУХ!»