Железный Гулаг

– Так что подарки заслуженные, – продолжил начальник, и, обратившись ко мне, попросил, – Соколов, раздайте всем, что б толкотни не было.

Подарок оказался королевским, в очередной раз, поразив меня отношением и вниманием к нам со стороны власти. Да и бригадиры перестали улыбаться, остолбенев от неожиданности, поняв, что шутка перестала быть шуткой и превратилась в реально дорогое подношение. Круглые, в меру большие, строго мужские, без излишеств, на коричневом кожаном ремешке, они ослепили своим блеском и тонкой работой неискушённую публику, едва открылась крышка коробки. На циферблате под цифрой «двенадцать» золотыми буквами, дугой красовалась надпись: «Железный лёд». В аккуратно вырезанном прямоугольнике сбоку вместо цифры «три», расположились сокращённый месяц и число. Мне, повидавшему за границей множество часов разных фирм, эти показались шедевром современной техники и дизайна. Даже с учётом длительной изоляции от внешнего мира, и отсутствием возможности смотреть на все с позиции сегодняшнего дня, я был уверен, что передо мной – очень дорогая вещь.

Ещё много разговаривали. Начальник признался, что перспектива переселения нас наверх появилась давно, сразу после неудачной попытки побега. Но, как обычно бывает в нашей стране, бюрократическая волокита затянулась на долгие годы. И только сейчас, в свете новых событий и смене руководства, получилось эту задачу начать реализовывать.

Через полтора часа стали заканчивать. Как говорится: «На моих золотых пробило девять часов». «Максимыч» напоследок пожал каждому руку, выслушал благодарности. Наказал проследить за поведением подчинённых в праздники, так как завёз в столовую семьдесят ящиков «советского шампанского». Затем неожиданно обратившись ко мне, попросил задержаться.

– Давай, Лёша, выпьем, – предложил он, когда дверь закрылась за последним бригадиром.

Обращение на «ты», да и само предложение насторожили меня. Николай Максимович достал из тумбочки стола непочатую бутылку армянского коньяка, две рюмки и коробку шоколадных конфет. Затем подошёл к стене, открыл потайную створку, за которой находился холодильник, и извлёк из него блюдце с нарезанным лимоном, обсыпанным сахаром. Нельзя сказать, что подобное мероприятие являлось из ряда вон выходящим. Порой подземельцы заказывали одну две бутылочки хорошего крепкого напитка на день рождения, и их просьбы удовлетворяли. Но здесь удивлял не сам факт распития коньяка с всегда строгим и лаконичным начальником, а именно моё присутствие, как собутыльника.

Заметив мою растерянность, «Максимыч» произнёс:

– Да ты, Лёш, не бойся, присаживайся. Понимаю, на первый взгляд, выглядит странно. Вроде мы и не друзья совсем, и пить нам, вроде бы, незачем вместе. А вот поверишь ли ты – не с кем больше. Все старые товарищи померли, новыми друзьями не обзавёлся, да и не хочу. А ты мне симпатичен с самого начала. Наверное, потому, что и я попал сюда почти в таком же возрасте, немного постарше. Я когда прочитал твоё дело, у меня внутри все перевернулось. Тридцать четыре года, вся жизнь ещё впереди. Не убил никого, не съел никого. Ну, украл у государства миллионы, не справился с искушением, но вернул же почти всё. И за это молодого парня лишать жизни! Дико. Глупо. Жестоко и нецивилизованно. Не военное же время было.

Николай Максимович разлил коньяк по рюмкам и тяжело уселся в кресло.

– Давай, с наступающим Новым годом.

Мы выпили. Крепкий напиток приятно обжог горло. Я молчал. Неожиданность и разница в субординации лишили меня возможности завести какую-нибудь тему для разговора. Выпили ещё. Начальник снова заговорил:

– Устал я, Лёша, очень устал! Больше тридцати лет здесь, как и многие из вас.

– Так что ж на пенсию не уходите? – слегка охмелев, спросил я.

«Максимыч» махнул рукой в мою сторону, мол «ничего ты не понимаешь» и снова разлил коньяк. Выпили.

– Моя пенсия – могила. Работа или смерть. Другого варианта не дано тем, кто связан с этим проектом. Я ведь такой же, как и вы. «Казнили» меня в пятьдесят пятом. Сразу поставили сюда комендантом, но позволили жить наверху с любимой женщиной. Почему такие привилегии? Много друзей было в самых высших эшелонах власти. Пожалели, оценили мой талант руководителя. А самое главное: посредник им такой нужен был, который и здесь мог находить общий язык, и с ними на заседаниях общаться.

Начальник снова взялся за бутылку. Воспользовавшись паузой, я спросил:

– Николай Максимович, за что же Вас «расстреляли»?

– Мошенничал я, Лёша. Сегодня в стране подобных мне людей называют коммерсантами. А тогда в войну и после войны это было преступление. Хотя вреда государству я никакого не нанёс, наоборот лишь пользу.

– Разве расстреливают за мошенничество?