Железный Гулаг

– Я был не просто мошенником, а чересчур крупным. В войну командовал собственной военно-строительной частью. Мы ремонтировали мосты, дороги и многое другое. Вступали в бой с фашистами. Дошли до самого Берлина. Одна была проблема – эта воинская часть нигде не значилась. Все делалось по поддельным документам. Естественно, и большая часть доходов от работы шла к нам в карман. Слышал про своего однофамильца, директора Елисеевского магазина, Юрия Соколова? Вот, то чем он крутил – одна тысячная моего дела. Так и его не пожалели, в расход пустили, не взирая на военные заслуги. Понимаешь? Кстати, я ходатайствовал за него, хотел к нам забрать. Не дали. Старый он уже, сказали, бесполезный в нашем деле.

Я не слышал о Соколове, но промолчал. Начальнику нужно было выговориться, устал держать все в себе. А в моем лице, наверное, он увидел безопасного и покорного слушателя, подобного священнику. Мы выпили ещё, закусили лимоном и конфетами. «Максимыч», захмелевший, продолжал исповедоваться:

– Ты знаешь, как мне всё это претит? Все, что мы здесь строим. Ведь я дружил со Львом Васильевичем, знал его позицию по отношению к нашей работе. И отчасти с ним соглашался. Ужасным делом мы занимаемся. А сейчас стало ещё страшнее. Вся власть сосредоточилась в руках силовиков. ЦК вообще ничего не решает…. Ты знаешь, Алексей, что кроме, вот его, – Николай Максимович указал пальцем на портрет Сталина, – и Андропова ни один Генеральный Секретарь не был в курсе происходящего здесь? Да-да! Все в руках министра обороны и КГБ. Сразу после Сталина пришёл Хрущёв; ему не доверяли, слишком не предсказуемым был. Нет, что-то докладывали, конечно, мол, проводим испытание нового подземного ядерного взрыва, а подробности опускали. Потом Брежнев у власти встал; так тому вообще всё до лампочки было. А сейчас – Горбачёв; и тоже не в курсе. Боятся, что раскроет всю секретность, продастся америкосам и европейцам за кредиты, лишь бы угодить им. Да у нас скоро военная хунта произойдёт, как в Чили! Не знаю, как прожить остаток жизни.

Начальник разлил коньяк в рюмки и задумался. А я, вновь используя паузу, задал вопрос:

– Николай Максимович, почему нас в живых оставляют после закрытия проекта? Ведь никому это не выгодно. Намного практичнее… как говорится, концы в воду. Может Вас руководство в заблуждение вводит, что бы мы ни бунтовали раньше времени?

– Не болтай глупости. Я и есть, по большому счёту, руководство. Без меня ни одно собрание не проходит. Раз. А во вторых: зачем посвящать в тайны государства новых людей, когда всех устраивают старые. Да и вообще, никогда подобный вопрос не поднимался. Мы – «ручные животные» в клетке, если так можно выразиться. Мы осознаем, что живём в кредит. Мы – привилегированные рабы. Где ещё они наберут такую подконтрольную во всех отношениях, и дешёвую рабочую силу? Нигде. Ясно?

– Ясно. – В голове уже шумело, как следует. Всё же коньяк это не пиво и даже не шампанское.

«Максимыч» держался стойко, не смотря на свой возраст.

– Ладно. Давай на посошок. Тебя уже друзья заждались, наверное. Спасибо, Лёша, что компанию составил. А то тяжко одному здесь в кабинете пьянствовать. Надеюсь, наш разговор останется между нами. Да и вообще, болтай поменьше, дольше проживёшь. – Он залпом выпил рюмку и закусил лимоном.

– И Вам спасибо за подарки и потрясающие новости.

– Кстати, о подарках, вот, передай Магомету, – начальник достал из ящика стола ещё один точно такой же футлярчик с часами, – Я думаю, он больше всех заслуживает его.

Мы попрощались, пожав друг другу руки.

Я шёл в секцию совершенно пьяный, любуясь своими золотыми часами и радовался. Настроение было по-настоящему новогоднее.

Глава 41.

Прошло почти десять месяцев. Моя бригада трудилась на станции «Сан-Франциско». Мы уже заканчивали тоннели. Тупики трёх ответвлений были заложены кирпичной кладкой, колеса демонтированы и спущены вниз. Осталось зацементировать и скрепить металлическими пластинами кольца, образовав тем самым сплошную трубу в два с половиной метра в диаметре.

Хотя самая тяжёлая и пыльная работа осталась позади, всем не терпелось закончить эти два объекта быстрее и перейти на строительство восточной дороги. У нас же теперь появился смысл жизни, лучик света в конце тоннеля, как бы не было смешно это сравнение. Вообще, после Новогоднего поздравления, жизнь в подземелье изменилась. Люди стали более добродушными, отзывчивыми. На лицах всё чаще можно было увидеть улыбки. Вновь появилось чувство надежды и, как по волшебству, раскрасило черно-серое наше существование в разноцветные тона.

«Не верьте данайцам дары приносящим», – эту древнегреческую фразу, связанную с Троянским конём, не редко можно было услышать в «Иерусалиме». – «Кто нас выпустит отсюда? Дураки наивные. Коммунистам нет веры».

Мужики кивали в ответ, вроде как, соглашаясь, но не воспринимали всерьёз скептицизм старых евреев, списывая их пророчества на возрастной маразм.

***