Дождь все еще шел, правда, уже не так сильно, как раньше. На линии фронта было тихо. В воздух по-прежнему взлетали осветительные ракеты и, дрожа, повисали в облачном небе, затем бесшумно падали на землю и гасли. Шнуррбарт шел следом за Керном. Автомат висел у него на правом плече. Он шел, засунув руки в карманы штанов, задумчиво опустив голову. Вскоре траншея сделалась менее глубокой и привела взвод к ровному участку земли, немного поднимавшемуся вверх.
— За две ночи они тут столько всего понастроили, — шепнул шагавший за ним Мааг.
Шнуррбарт кивнул. Русские действительно поработали тут как кроты, нарыв целую сеть ходов сообщения, подумал он. Скорее всего, они мобилизовали на рытье окопов гражданское население Крымской. Если бы не дождь, то взвод наверняка наткнулся бы на какую-нибудь строительную бригаду. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Взвод и без того ожидала масса опасностей, связанных с переходом линии фронта. Неожиданно в голову Шнуррбарту пришла интересная мысль. Он торопливо прошел вперед и догнал Штайнера.
— Ты думаешь, всех иванов предупредили о том, что мы идем в разведку? — спросил он.
— Да, — коротко ответил взводный. — Глянь вперед. Ничего не замечаешь?
Их догнали остальные солдаты. Посмотрев по сторонам, они не заметили ничего особенного. Было невозможно что-либо впереди разглядеть на расстоянии десятка шагов. Редкие вспышки сигнальных огней таяли в темноте прежде, чем солдаты успели пройти дальше.
— Темно, как у коровы в брюхе, — прошептал Керн.
Штайнер поднял руку.
— Ничего не видите?
— Видим, — ответил Шнуррбарт, — если ты про сигнальные огни.
— Я их и имею в виду, — произнес Штайнер. — Только не эти, а те, которых вы не видите.
Шнуррбарт встряхнул головой:
— Что-то я не понимаю тебя.
— А я понял, — проговорил Дорн.
— Мы знаем, что ты у нас умный, — проворчал Шнуррбарт.
— Не нужно быть слишком умным, чтобы видеть это, — сказал Дорн. — Если приглядеться, то можно увидеть, что русские прямо перед нами не пускают сигнальных огней. Все огни летят с другой стороны.
— Верно, молодец! — похвалил Штайнер. — Значит, русские ждут, когда мы пройдем на ту сторону. Теперь держитесь друг друга и не отставайте. Если у нас будут что-то спрашивать, Крюгер знает, что делать. — Сняв автомат с плеча, он приблизился к пленному. — Одно слово, и мы разорвем тебя на части! — с угрозой в голосе произнес он.
— Он не понимает, — сказал Керн.
— Все он понимает, успокойся, — ответил Штайнер и зашагал вперед. Согласно карте, расстояние между командным пунктом батальона и расположением 3-й роты составляло примерно полтора километра. Сейчас они прошли примерно половину пути. Солдаты шли сомкнутой группой. Керн шел следом за пленным так близко, что их тела соприкасались. Он отлично понимал, какая ответственность сейчас лежит на его плечах, и ему захотелось, чтобы Штайнер остался доволен им. При первом подозрительном движении русского он, не раздумывая, убьет его, даже если при этом погибнет сам. Эта мысль наполнила его гордостью. Неожиданно Керн почувствовал себя частью взвода, как будто провоевал в его рядах добрый десяток лет. Это чертовски здорово, принадлежать к группе отличных парней, сказал он себе. Мы — единое целое. Один за всех и все за одного. Керн не помнил, откуда взялась эта фраза, но она показалась ему настолько замечательной, что он растроганно почувствовал, как у него по спине пробежал приятный холодок и защипало глаза. Как все-таки это прекрасно — иметь товарищей, думал он, вслушиваясь, как хрустит под ногами гравий, и пытаясь распознать звуки, доносящиеся с передовой. Товарищество — это самое главное, пришла ему в голову мысль. И не важно, что иногда у тебя бывают размолвки с ними, самое главное — то, что все зависят друг от друга. На этих парней можно положиться. Хорошо, черт побери, что он попал именно в этот взвод, а не в какой-нибудь другой. Позднее, когда закончится война, он обязательно пригласит их отдохнуть у него в гостинице. Эта идея буквально очаровала Керна. Он повернул голову и едва ли не с нежностью посмотрел на Дорна, который, спотыкаясь, шагал позади него. Чем больше Керн думал об этом, тем большее воодушевление охватывало его. Он пригласит их на пару недель. У них будет стол и кров. Спать они будут в его спальнях. На двери он повесит табличку — «Закрыто на время встречи ветеранов». Он, конечно же, все устроит лучшим образом. Каждый вечер будет приносить из погреба лучшую еду и выпивку, и они будут вспоминать былые дни, говорить о том, как шли в ночи по этим чертовым горам и проклятым лесам, как раздевали русских баб и натолкнулись на вражескую артиллерийскую батарею и как сильно испугались. Керн уже мысленно представлял себе, как все это будет: они сидят за большим круглым столом в его гостинице, смеются, чокаются, хлопают другу друга по спине. Затем он встает и произносит речь, хорошую речь в самых простых выражениях. Когда он закончит, все встанут и, склонив головы, вспомнят Дитца и… Он вытер рукавом лицо, как будто смахивая воображаемую картину.