Желтые обои, Женландия и другие истории

Она составила нечто вроде таблицы, куда добавляла различные религии по мере того, как я их описывал, и выделяла общие черты. Объединяло их обязательное присутствие высшего существа или силы, а также особого поведения, по большей части порицаемого, и постулата о необходимости умилостивлять или задабривать высшее существо. В определенных группах верований имелись общие черты, однако всегда фигурировала вышняя сила и то, что можно делать, а чего нельзя. Было нетрудно проследить наши человеческие представления о божественной силе через сменявшие друг друга верования в кровожадных, чувственных, гордых и жестоких богов древности к ранним учениям об общем отце и вытекающем из них постулате о всеобщем братстве.

Это ей очень понравилось, а мои рассказы о всеведении, всемогуществе, вездесущности и прочих чертах нашего Бога, а также о проповедованных Его Сыном любви и доброте произвели на нее сильное впечатление.

Рассказ о девственном рождении, естественно, ее не удивил, однако догмат об искупительной жертве привел в смятение, а еще большую растерянность вызвали постулат о дьяволе и учение о вечных муках.

Когда я нечаянно обмолвился, что некоторые секты верили в вечные муки младенцев, и объяснил почему, Элладор замерла, сидя на стуле.

— Они верили, что Бог — это любовь, мудрость и сила?

— Да, именно так.

Она округлила глаза и страшно побледнела.

— И все-таки такой Бог мог обречь младенцев гореть… вечно?

Она вдруг задрожала и бросилась к ближайшему храму.

Даже в самой маленькой деревне был свой храм, и в этих благодатных пристанищах сидели мудрые и благородные женщины, тихо занимаясь своей работой, пока кому-то не понадобятся, всегда готовые утешить, просветить или прийти на помощь любой нуждающейся.

Потом Элладор рассказала мне, как легко смягчили ее душевную боль. Казалось, она стыдилась, что сама не справилась с ней.

— Понимаешь, мы не привыкли к жутким учениям, — сказала она, вернувшись с несколько виноватым видом. — У нас их нет. А когда нам что-то подобное приходит в голову, это… ну, будто бы красным перцем в глаза бросили. Так что я ринулась к ней, полуслепая и едва не крича, а она так легко все развеяла… так легко!

— И как же? — с огромным интересом спросил я.

— «Что же, счастливое дитя, — сказала она, — ты совсем не так все поняла. Не нужно думать, что когда-то был такой бог, ибо его не было. Не представляй себе, что подобное случилось, ибо такого не случалось. И не мысли, что в эти страшные вещи хоть кто-то верил. Усвой одно: только совершенно темные люди поверят во что угодно. А это ты, разумеется, знала и раньше».

— Так или иначе, — продолжала Элладор, — она ненадолго побледнела, когда я ей об этом сказала.

Это стало мне уроком. Неудивительно, что все эти женщины всегда оставались мирными и дружелюбными: у них не было жутких догматов.

— Наверняка в самом начале они существовали, — предположил я.

— О да, несомненно. Но как только наша религия достигла определенного уровня, мы их, конечно же, отбросили.

Отсюда, как и из многого другого, я сделал выводы, которые наконец облек в слова.

— Разве вы не почитаете прошлое? То, что думали и во что верили ваши праматери?

— Конечно, нет, — ответила она. — А зачем? Все они давно ушли. Они знали меньше, чем мы. Если мы их не превзойдем, то мы их недостойны — и недостойны детей, которые должны превзойти нас.

Эти слова заставили меня серьезно задуматься. Я всегда полагал — думаю, оттого, что просто это слышал, — что женщины по природе своей консервативны. Однако эти женщины, утратив поддержку свойственного мужчинам духа предприимчивости, забыли о своем прошлом и дерзко шагнули в будущее.

Элладор глядела на мое задумчивое лицо. Похоже, она понимала, что творится у меня в голове.

— Полагаю, это все потому, что мы начали все заново, с чистого листа. Половина народа мгновенно исчезла, а затем после наступившего отчаяния появились чудо-дети, самые первые. Потом, затаив дыхание, мы надеялись на появление их детей — если они смогут родить. И они родили! После настало время гордости и торжества, пока нас не стало слишком много. А затем, когда все кончилось одним ребенком у одной женщины, мы по-настоящему взялись за работу, чтобы сделать детей лучше.

— Но как это объясняет столь радикальные изменения в вашей религии? — продолжал расспрашивать я.

Она ответила, что не может аргументированно говорить об изменениях, не будучи знакомой с другими верованиями, однако их религия представлялась ей достаточно простой. Великий Материнский Дух был для них тем же, что и материнство — только разросшимся за пределы человеческого понимания. Это означало, что внутри и вокруг себя они ощущали безграничную, неисчерпаемую и вечную любовь. Возможно, она на самом деле представляла собой их коллективную материнскую любовь, однако являлась вышней силой.

— А каково ваше учение о богопочитании? — спросил я у нее.

— О богопочитании? А что это такое?