Жемчужина короны

Касси была от природы жизнерадостной девушкой, неспособной долго предаваться печали. Когда ее что-нибудь радовало, она делилась своей радостью с Эльдикой, второй служанкой Осборнов, или с кухаркой, напевала, хлопала в ладоши и кружилась по комнате. Она любила танцевать. Эльдике и кухарке казалось, что у Касси нет никаких забот. Она не раз вбегала во двор Осборнов, запыхавшись и опаздывая только потому, что накануне протанцевала весь вечер допоздна. Наспех приколов белую крахмальную наколку и завязав на спине концы фартука, она бежала в комнаты и, еще не отдышавшись, накрывала стол для завтрака. Если в это время заходила Эльдика, чтобы убрать гостиную, Касси своим низким грудным голосом рассказывала ей о вчерашнем партнере на танцах и при этом не делала ни единой ошибки в сервировке стола, не забывала положить у приборов все ножички и ложки и не путала салфеток.

Она была неглупой и практичной девушкой, умевшей, когда надо, быстро принимать решения. Но она была доверчива и всякую обиду принимала близко к сердцу. Если миссис Осборн разговаривала с ней резким тоном, слезы стыда и испуга навертывались у нее на глаза.

Гордясь своим возлюбленным, полицейским, она хвалилась мебелью, которую он ей купил. Когда он не приходил к ней, она горевала и догадывалась, что здесь замешана другая женщина. Однажды он ударил ее за то, что, намаявшись за день, она не захотела отвечать на его ласки. Тогда она схватила ночной горшок и бросила им в полицейского. Голосом, громким от страха и возмущения, она пригрозила ему, что разорвет его на куски, если он посмеет еще раз ударить ее. Пораженный, он ушел и больше не возвращался. А две недели спустя перекупщик вывез из ее комнаты все вещи.

На следующий день Касси, оглушенная обрушившимся на нее несчастьем, рассеянно выслушивала распоряжения миссис Осборн. При каждом удобном случае она бросала работу и забегала к Эльдике или кухарке, чтобы шепотом перекинуться с ними словечком. После второго завтрака, который обычно сервировали только для госпожи и ее двух дочерей, оставался целый свободный час до того, как в доме подавались коктейли. Касси и Эльдика уединялись в комнатку для прислуги, находившуюся в дальнем конце двора. Эльдика была старше Касси и имела уже троих любовников. Она учила Касси, как вести себя с мужчинами, и считала, что, если мужчина бьет женщину, значит, он любит ее.

Но Касси не принимала всерьез советы Эльдики; любовь представлялась ей такой, какой она видела ее в кинофильмах. Эльдика же давно убедилась в том, что жизнь безжалостно растаптывает надежды и чувства. Она без стыда пускала в ход свои женские прелести, когда хотела добиться каких-то удобств и благ. «Я ему нравлюсь. Он может снять для меня комнатку, к тому же и он мне не противен. Другой мне тоже нравится, но он не в состоянии содержать меня и, возможно, бросит через два месяца». Она не понимала, как может кухарка в течение тридцати лет жить с одним и тем же мужчиной. Он работал носильщиком на вокзале, и кухарка имела от него троих детей, теперь уже взрослых. Эльдика мало верила в мужское постоянство. Когда кухарка намекала, что мужчине следует подсыпать зелье в еду, чтобы привязать его к себе, Эльдика только смеялась.

— Это Обеа, черная магия, я в нее не верю.

Касси тоже смеялась, но вместе с тем в душе восторгалась мудростью кухарки. Она верила в Ориша[10].

— Это ты можешь так, а я не могу, — говорила она подруге. — Я не могу жить с человеком, который бьет меня. Жить с ненавистью в сердце? Нет, лучше остаться совсем одной.

Разговор обычно прерывался скрежетом шин по гравию дорожки — это возвращался судья Осборн. Касси в ужасе вскакивала: «Коктейли!» Сунув ноги в туфли, она мчалась в кладовую, сопровождаемая насмешливым хохотом Эльдики. Строгий, властный голос судьи, английский акцент, с которым он без улыбки, не глядя на Касси, произносил свое обычное: «Уберите это» или «Мартини на троих», — все это заставляло девушку думать, что судье вообще чужды человеческие чувства. Она отвечала ему хриплым от страха голосом, изо всех сил старалась угодить и поспешно уходила.

Религия Ориша, которую исповедовала Касси, была вывезена рабами из Африки. Теперь она была известна, как религия шанго, так ее называли, искажая имя Чанго, сына Оба, одного из могущественных божеств. Соприкоснувшись с верой французских колонизаторов, религия рабов претерпела неизбежные изменения. Сейчас население острова наравне с африканскими идолами поклонялось и католическим святым. Сплошь и рядом африканские боги просто превратились в католических святых. Жертвоприношения животных, пиршества, на которых подавались яства без соли, приготовленные верховным жрецом, пляски под несмолкаемый призывный грохот барабанов, когда божество вселяется в тела верующих, — все это сохранилось и поныне от древней африканской религии.