Когда она убегала от него, стук ее босых ног по полу, сверканье голых смуглых икр волновали его и вызывали беспричинную грусть, словно он вдруг потерял что-то дорогое. Не в силах удержаться от кокетства и зная, что оно ей к лицу, Елена дразнила Джо. Но в душе она презирала его, как презирает нормальный и уравновешенный человек больного нытика. С чисто девичьей самоуверенностью она считала его старым и скучным. Когда он замечал это, то чувствовал себя, словно человек, заброшенный на необитаемый остров и увидевший с берега, что корабль, который мог увезти его на родину, скрывается за горизонтом. И чем больше он убеждался в том, что неприятен девушке, тем труднее становилось ему бороться с желанием хотя бы коснуться ее.
Однажды, когда, обнаженный до пояса, он размахивал гантелями, делая свои упражнения, Елена из озорства стала бросать в него мелко наколотыми кусочками льда. Он схватил ее и поцеловал. Испугавшись, чувствуя отвращение от близости его голого потного тела, она вскрикнула и ударила его по лицу. Но Джо не рассердился; он смущенно посмеивался и как-то странно дрожал. Расплакавшись, Елена убежала. После этого они уже больше не шутили друг с другом. Встречаясь с Джо, Елена краснела и презрительно фыркала.
Джо во всем открылся миссис Энрикес. Но Елена сказала матери: «Я не люблю его» — и так широко и удивленно раскрыла свои черные глаза, словно недоумевала, как это Джо пришло в голову говорить с ее матерью о таких вещах.
У старого Элиаса было две лавки. Кроме того, у него было несколько застроенных участков. Миссис Энрикес не могла удержаться от искушения и то и дело, словно невзначай, замечала дочери:
— Не каждый день встречаются такие люди. — Или: — Этот человек сможет по-настоящему обеспечить тебя, не то что нынешние молодые шалопаи...
Все эти замечания походили на размышления вслух и были обращены обычно или к швейной машине, или к куску материи, который миссис Энрикес в этот момент раскраивала, но в такие минуты Елена чувствовала себя вещью, предназначенной для продажи...
«Она не понимает, что прежде всего надо любить человека, — раздумывала теперь Елена, продолжая натягивать крошечный носовой платочек на книгу. — Я выйду замуж только по любви и, что бы ни случилось, буду всегда верна своему мужу. Кроме него, я никого другого любить не стану, я знаю это».
В этот момент она чувствовала острую потребность принести себя в жертву какой-нибудь великой цели. Это случалось с ней всякий раз, когда она предавалась своим мечтам — мечтам, которыми так боялась делиться с кем-нибудь и пуще всего с собственной матерью.
«А что, если мне не встретится такой человек?.. Тогда я стану сестрой милосердия. Лечить больных, облегчать страдания умирающим — что может быть благороднее этого!.. Я люблю маму, всегда буду любить ее, но жизнь озлобила ее и она не верит в любовь. Ее интересует только обеспеченность», — раздумывала Елена, продолжая до предела растягивать носовой платочек, словно от того, станет ли он больше, зависело осуществление ее желаний.
Звук шагов спугнул ее мысли. Елена подняла голову. По дорожке такой же четкой походкой, какая была у его отца, шел Андре.
— Здравствуй, Елена! — с радостным удивлением воскликнул он. — Что ты здесь делаешь — мечтаешь? Ты не против, если я посижу с тобой?
С улыбкой Елена подвинулась и освободила ему место рядом.
— Э, да скамья совсем сырая! — воскликнул Андре и достал из кармана носовой платок, но Елена предложила ему свою тетрадь. — Спасибо. Так о чем же ты мечтала? Скажи мне, я умею предсказывать будущее. — Оттого, что у него вдруг так сильно забилось сердце, Андре охватило чувство смущения и невольной вины.
— Я не мечтала. Я думала.
— О чем, скажи. Когда я увидал твое лицо, мне очень захотелось узнать.
— Ты по-прежнему много играешь на скрипке? — застенчиво спросила Елена. — Я однажды слышала, как ты играл на школьном концерте. Но это было так давно, больше года назад.
— Неужели тебе кажется, что это было давно? Ну а что ты скажешь о моей игре? То есть я хочу спросить, понравилась ли она тебе.
— Мне тогда просто не верилось, что на Тринидаде кто-нибудь может так хорошо играть, — засмеялась она.
— Значит, ты считаешь, что твои соотечественники ни на что не способны?
— Да, — честно призналась она. — А ты никуда не поедешь учиться?
— Я мечтал поехать в Америку, но… видишь ли, деньги... В общем все складывается не так, как надо, — внезапно закончил Андре, нетерпеливым жестом и взглядом показывая, что хотя его сокровенные мечты и не сбылись, но он все же уверен, что, несмотря на все препятствия, ему удастся уехать с острова и стать знаменитым.
— А как ты, Елена? Когда ты кончаешь школу?
— Я бросила школу. Теперь я занимаюсь стенографией и учусь печатать на машинке.
— А о чем ты думала, когда я подошел? — снова спросил он с улыбкой.
— Ни о чем. — Она свернула носовой платок в тугой комочек, словно спрятала в нем свои тайны.
— Думать «ни о чем» нельзя.
— Если я расскажу тебе, ты будешь смеяться.
— Нет, не буду. Говори.
— Нет, все равно не расскажу.
— О каких-нибудь пустяках?