Елена тихонько повесила платье на пахнувшие духами деревянные плечики. Погасив свет, она лежала в постели, поджав под себя ноги, и тихонько шевелила пальцами. Внезапно она стала молиться. То был страстный призыв, обращенный к богу: она говорила ему, как любит его, а самой ей казалось, что она поглядывает на себя со стороны любопытным глазом. И от этого ее вдруг охватили сомнения, и она с ужасом спросила себя, помогли ли молитвы миллионам тех, у кого нет одежды, нет крова, кто болен. Она снова пыталась обрести в молитве прежнее спокойствие и уверенность, но не могла, как не могла бы остановить наступление ночи.
Высокие тесные стены комнатки надвинулись на нее совсем близко.
— Моя жизнь не должна, не должна быть такой, как жизнь моей матери! — страстно прошептала она.
Глава XX
После встречи в Ботаническом саду Андре стал раз или два в неделю заходить к Елене.
Миссис Энрикес часто не бывало дома, и та духовная близость, которая возникла между молодыми людьми в их первую встречу, постепенно превращалась во что-то иное. Их дружба была полна улыбок, неожиданно наступавших пауз, которые оба спешили нарушить, она заставляла светиться их глаза и лица каким-то особым оживлением; так от свежего ветра и солнечных лучей оживает выцветшая трава у подножья вековых камней.
Вначале их смущало это новое чувство, которым оба так дорожили и в котором так боялись ошибиться. Когда Андре уходил, Елена грустила, чувствовала себя несчастной и разочарованной. Андре был смущен, взволнован и недоволен собой. Был ли он влюблен? Он не знал. Он был рад, что миссис Энрикес, следуя своим строгим правилам, никуда не отпускала с ним Елену. Следовательно, никто еще не видел его в обществе цветной девушки. Однако после каждого своего визита в дом Елены Андре чувствовал растущее беспокойство миссис Энрикес. Он уважал ее, но слегка побаивался и все больше привязывался к Попито. Распространяя свою привязанность к Елене на близких, он словно искал новых предлогов для того, чтобы бывать в их доме. Андре не мог не приходить сюда и вместе с тем не решался сказать Елене, что любит ее. Он знал, что, женившись на ней, должен будет навсегда оставить надежду на иную жизнь, а люди, среди которых он родился и вырос, автоматически исключат его из своего круга.
Так прошло два месяца.
Когда приходил Андре, миссис Энрикес под каким-нибудь предлогом, собрав шитье, покидала гостиную и оставляла их с Еленой вдвоем. И не раз, когда Елена что-нибудь рассказывала Андре, из соседней комнаты неожиданно раздавался голос ее матери:
— Нет, дорогая, это было совсем не так...
Андре чувствовал, что хотя миссис Энрикес и не сидит с ними в комнате, но она всегда незримо присутствует, оберегая свое дитя. И он невольно чувствовал себя виновным в обмане. Каждый раз, когда миссис Энрикес поднималась и с чрезвычайно занятым и озабоченным видом покидала комнату, Андре казалось, что она говорит ему: «Хорошо, даю тебе еще один шанс решить наконец, чего ты хочешь. Тебе давно уже пора сделать это».
Миссис Энрикес молила бога, чтобы ее дочь вышла замуж за хорошего человека, который будет добр к ней. Она не допускала мысли, что жизнь Елены может быть разбита, как была разбита и растоптана ее собственная жизнь. Ей нравились и сам Андре, и его светлая кожа, и положение его семьи в обществе. Но она смертельно боялась оставлять его наедине с Еленой и по прошествии двух месяцев решила, что наступило время поговорить с ним.
Елена предчувствовала неизбежность этого разговора и, хотя внешне оставалась спокойной, внутренне вся дрожала, когда приходил Андре.
Случилось так, что, зайдя к ним как-то вечером, Андре застал Елену и ее мать за шитьем при свече — электричество было выключено, так как они задолжали электрокомпании за целых два месяца. Мерцающий свет отражался в волосах женщин, от него их глаза казались бездонными и таинственными озерами, а черты лица смягчились и стали прекрасными. В этой полупустой комнате, полной колышащихся, огромных и неуклюжих теней, между ними тремя возникло чувство человеческой дружбы и близости, воспоминания о котором столь бережно хранил потом Андре.
Миссис Энрикес была в хорошем расположении духа и, смеясь, рассказывала забавные истории из своего детства.
— ...Нас с Попито воспитала крестная. Ну и злющая же она была! Своим детям отдавала все лучшее, а нам — объедки и обноски. И, конечно, дорогая, мы голодали. Однажды она дала мне денег и послала в лавку. На всю мелочь, что осталась, я купила огромный пакет пирожков. «А где сдача, дитя мое?» — «Нэн-нэн[13]
, я потеряла ее. Мальчишка толкнул меня...» И я тут же убежала, забралась под веранду и стала лакомиться. Но, съев штуки четыре, я насытилась и остальное спрятала под крыльцо. На другой день был сильный ливень, водой затопило весь двор. И в огромной луже плавали мои пирожки... — Миссис Энрикес тряслась от смеха, и лицо ее порозовело. Андре тоже смеялся и в приливе внезапной нежности вдруг захотел взять и поцеловать ее руки.