Жемчужина среди принцесс

Сохранилось письмо Маргариты, отправленное из Аржантана, в котором она умоляет брата навестить её. Однако король, вероятно, не желая вмешиваться в семейные дела герцога Алансонского, отклонил просьбу сестры. Тем не менее, Маргарита, зная о своём влиянии на брата, была полна решимости добиться своего, поскольку за этим письмом последовали ещё более настойчивые просьбы, смешанные со скорбным описанием её несчастий и нежными упрёками. Интересно, что она даже предлагала встретиться с королём тайно, притворившись, что покидает Аржантан с другим намерением. Создаётся впечатление, что герцог Алансонский выказал недовольство по поводу вмешательства своего королевского зятя в его дела и нашёл бы средство, если бы знал о намерении Маргариты, чтобы предотвратить это свидание. О чём же она хотела поговорить с королём? Быть может, пожаловаться на мужа? Или на Бонниве? Увы, об этом мы уже никогда не узнаем. В конце она просит сжечь её письмо, но король почему-то не исполнил её просьбу. Хотя Франциск считал, что лучше дать возможность сестре и зятю самим уладить свои семейные разногласия, он не мог долго сопротивляться мольбам своей «милочки», как он называл Маргариту.

Луиза Савойская отметила в своём дневнике, что её сын въехал в Аржантан 1 октября 1517 года. Очевидно, герцог Алансонский навлёк на себя немилость своей могущественной свекрови, поскольку она не соизволила упомянуть о нём, но рассказывает о визите и приёме короля так, как будто замок исключительно принадлежал её дочери. Хроники и частные мемуары настолько скупо упоминают о первом муже Маргариты, что невозможно понять, достоин ли больше жалости Карл за то, что имел несчастье жениться на очаровательной и образованной женщине, сердце которой всегда оставалось для него закрытым, или из-за его угрюмости и мелочности пожалеть следовало её. Несмотря на свою близость к трону, он не удостоился особой милости своего государя, и не сделал ничего ни хорошего, ни плохого, достойного упоминания в тот век блестящих подвигов.

Что же касается Бонниве, то внешне он сохранил хорошие отношения с Маргаритой. По крайней мере, он попросил принцессу взять его жену в свою свиту. Возможно, адмирал сделал это по привычке, хотя уже и думать забыл о Бонавентуре. Луиза де Кревкёр же была так юна и так мила, что принцесса согласилась. Жалея её, принцесса как-то даже сделала выговор Гильому:

— Супруга Ваша красива, богата и происходит из хорошей семьи, а Вы всего этого не цените и обращаетесь с нею так, как с самой последней из женщин. И если она всё же терпит Ваше с ней обращение, то лишь потому, что совсем ещё юна и неопытна. Берегитесь, она повзрослеет, красота её расцветёт, и тогда её собственное зеркало, а может быть, и кто‑нибудь, кто не очень Вас любит, убедят её, как она хороша собой и как Вы сами не умеете оценить эту красоту. И тогда с досады жена Ваша может решиться на то, что никогда бы ей не пришло в голову, если бы Вы хорошо с нею обращались.

Однако Бонниве, как водится, пропустил её слова мимо ушей. Любил ли он вообще кого-нибудь? По крайней мере, своей неприступностью Маргарита впечатлила его более других дам. А жена нужна ему была только для деторождения. Своих же трёх сыновей, из которых дожил до зрелого возраста только один, он назвал в честь короля, своего благодетеля.

Путешествуя с братом и его двором по королевству, герцогиня Алансонская продолжала писать свой знаменитый «Гептамерон». Стиль этого произведения, как известно, выдержан в духе «Декамерона» Боккачо. Поскольку принцесса знала итальянский язык с раннего возраста, то, вероятно, прочитала эту книгу ещё до того, как она была переведена на её родной язык в 1521 году. Считается, что её новеллы являются точными и правдивыми описаниями сцен, которые действительно произошли при дворе её брата, а не вымышленными рассказами, составленными для её собственного развлечения. Особенно остроумно она высмеивала пороки духовенства.

В то время во Франции во всех слоях населения происходили волнения, вызванные успехами Реформации. Поводом для начала этого движения, как и в Германии, послужили многочисленные злоупотребления, чинимые католической церковью. Учение Мартина Лютера, провозгласившего спасение милостью Божией и безусловной верой, для французов не было новостью.

В 1512 году вышли в свет «Комментарии к посланиям апостола Павла» Жака Лефевра, философа и теолога из Этапля, который преподавал в Сорбонне (Парижском университете). Так же, как позднее Лютер, он писал:

— Один Бог своею милостью и верою в Него спасает в жизнь вечную.

Следует заметить, что в учёной среде Лефевра знали как Якоба Фабера, ибо так, на немецкий манер, он подписывал свои письма к знаменитому гуманисту Эразму Роттердамскому. Его лекции по философии пользовались большой популярностью — аудитория всегда была битком набита студентами, которых одинаково привлекала как громадная эрудиция учителя, так и обаяние его личности. Вот как характеризует Лефевра один из его учеников, Мерль д'Обинье: