Жемчужины детства

Поскольку часть моих дневников в послевоенные годы была утеряна, для описания следующих трех лет мне пришлось во многом полагаться на свою память. Встреча 1985 года и разговоры со старыми друзьями помогли восстановить и освежить воспоминания.

Чехословацкая государственная школа в Британии была основана после капитуляции Франции, когда члены нашего правительства и войска, а также семьи гражданских, укрывавшиеся во Франции, были вынуждены снова бежать – в этот раз в Великобританию. Изначально школа находилась в Суррее, но, когда я туда поступила, она переехала в здание Хинтон-холла в Шропшире, рядом с городом Уитчерч, в помещение вдвое больше предыдущего. В школу принимали детей от шести до восемнадцати лет.

Профессиональных педагогов среди гражданских эмигрантов не хватало, и к работе привлекли учителей, проходивших службу в вооруженных силах: такое у них было «спецзадание». Они вели уроки в военной форме, а поскольку к нам часто приходили молодые солдаты и служащие ВВС и сдавали вступительные экзамены в университет, военная форма казалась чем-то совершенно обычным.

В задачи школы входило обучение на двух языках и поддержание связи с чешской культурой и традициями. Нас также учили любить и уважать Великобританию. В час суровой беды, затронувшей в том числе и британцев, эта страна приняла нас, дала нам кров и обеспечила поддержку. В школе нам внушали, что мы тоже играем важную роль: мы были юными посланниками страны, о которой в мире мало кто знал.

Однако ясным осенним днем 1941 года, впервые увидев старое, довольно ветхое здание, я не знала, станет ли оно для меня домом, как стало для многих из нас, разлученных с родителями. Поднимаясь по широкой лестнице к входной двери, я могла думать лишь об одном: наконец я смогу снова быть среди своих. Моя изоляция от Чехословакии и всего чешского закончилась.

В просторном зале меня представили нескольким учителям и другим ученикам. Я видела вокруг лишь дружелюбные лица и слышала только чешскую речь. Наконец-то я здесь, подумала я, чувствуя себя спокойно, как дома.

На следующий день мне дали контрольную, по результатам которой должны были распределить в класс. Учительница объяснила, что уровень владения чешским языком у всех учеников разный. Многие еврейские дети, особенно маленькие, бежавшие из Чехословакии без родителей, прожив два-три года в англоязычной или франкоязычной среде, почти совсем забыли родной язык. Те, кто бежал из Судетской области, где говорили по-немецки, никогда толком не знали чешского. В школе учились дети чешских дипломатов, солдат и пилотов, политических беженцев и очень много еврейских детей. Были счастливчики, кому повезло избежать войны: их семьи переехали в Великобританию задолго до начала военных действий и работали в чешских компаниях. Мы представляли собой пестрое сборище, и распределить нас по классам, чтобы каждый учился по способностям, было не так уж просто.

Я написала контрольную на «отлично», видимо, потому что еще давно решила, что не забуду ни слова из родного языка. И не забыла, так как регулярно вела дневник, читала и перечитывала чешские книги.

К моему восторгу, Ольга тоже приехала в эту школу, нас определили в один класс и в одно общежитие. Я радовалась, что у меня будут не только новые друзья, но и старая подруга. В моем классе учились два еврейских мальчика – Гонза и Сеппи, приехавшие на том же детском поезде, что и я. На долю Гонзы выпало много приключений. По приезду в Англию его встретил дядюшка, у которого не было ни денег на его содержание, ни свободной комнаты. Тогда над ним сжалилась добрая молодая учительница и взяла его и еще нескольких бесприютных детей под свое крыло: она отвезла их в Лейтон в Эссексе и устроила в семьи друзей. Гонзу отправили ночевать к супружеской паре учителей. Эти добрые люди заставили родного сына уступить Гонзе свою спальню, чтобы он мог поспать в нормальной постели. В итоге Гонза прожил у них почти год и уехал, лишь когда его благодетель ушел на флот и денег на содержание ребенка не осталось.