Жена поневоле

Федин вспомнил, как она, улыбаясь, стояла у машины, раскинув руки и подставив лицо заходящему солнцу, наслаждалась минуткой покоя и тишины, заботливо расставив на травке клетки со «зверьем», а он в это время подозревал ее в наезде на женщину, а потом в убийстве… а она за свои деньги похоронила эту никому не нужную женщину и ребенка…

Федин вздохнул и думать про ребенка не стал — совесть его была не чиста и думать об этом не хотелось.

К тому же Кира согласилась стать крестной матерью его с Антониной дочери — это была еще одна причина, по которой он не хотел «записывать» ее в подозреваемые.

Она помогла ему тогда — он поможет ей сейчас!

Федин над «ромашкой» нарисовал другой цветочек — в сердцевине стоял знак вопроса, а по краям, как крылышки, расположились два лепестка, в которых было написано «мать» и «отец» — были же у девочки родители и почему до сих пор она не объявлена в розыск. А может, объявлена? Надо проверить…

Вспомнился разговор с Кирой о ее сне, и Федин отыскал в кипе бумаг описание жертвы, перечитал и задумался. В призраки и потусторонние силы он, конечно, не верил, но была в этом совпадении какая-то загадка, которую ему необходимо было разгадать. Завтра он поговорит с экспертами и попытается заглянуть в отчеты….

Жаль, что Абрам Ааронович отказался защищать Кириного мужа — он официально получил бы все отчеты и результаты экспертиз.м

29

Центральный офис банка «Континент» находился в Центре в высоченном здании из стекла и бетона и занимал семь этажей. Охрана была серьезная, и в банк ее пропустили только по тому, что Стас из машины позвонил Лаврентию Павловичу, предупредил об их визите, и им заказали пропуска.

Охранник в форме проводил их к лифту, сдал с рук на руки лифтеру и, стараясь запомнить «подозрительную личность», назвал нужный этаж. Двери закрылись, и лифт повез их на пятый этаж.

— Привет, — поздоровался Станислав с очередным охранником, но уже в темном костюме с галстуком — только накаченное тело и серьезно-подозрительное выражение лица отличали его от служащего банка. — Мы к Лаврентию Палычу.

— Следуйте за мной.

Они прошли по длинному коридору юридического департамента, по обе стороны которого находилось много дверей, и вошли в последнюю, торцевую дверь, очень отличающуюся от остальных. Черная с золотыми буквами табличка на двери подчеркивала значимость человека, сидящего в этом кабинете — «Директор юридического департамента — Ленский Лаврентий Павлович» — было написано на ней красивым каллиграфическим почерком.

Ослепительно улыбнувшись, миловидная секретарша со знакомыми голубыми глазами майского неба пригласила их в просторную приемную и, попросив подождать, скрылась за другими дверями, таблички на которой уже не было.

Не успела Кира осмотреть приемную, как секретарша вышла.

— Проходите, пожалуйста, — пригласила она посетительницу, одной рукой придерживая перед ней дверь кабинета, другой поправляя выбившуюся из сложной прически светлую прядь волос.

Дверей было две — вторую дверь Кире пришлось открывать самой.

Войдя в большой кабинет, она остановилась — за ультрасовременным, прозрачным столом над бумагами склонился человек. Длинные пшеничные волосы падали ему на лицо, он нетерпеливо откидывал их и продолжал быстро писать на листе.

Что-то не так было в облике этого человека, но Кира не успела понять, что…

— Присаживайтесь, Кира Дмитриевна, — не глядя на нее, пригласил хозяин кабинета обволакивающим, бархатным голосом, и Кира почувствовала, как ее справедливая злость на этого человека растворяется в чарующей мелодии его голоса.

Ох, как трудно бороться с искушением только слушать этот голос, не возражать и не противиться его обаянию, а просто наслаждаться чарующей, бархатной симфонией звуков. Она даже с места не двинулась — вот, сколько сил отняла у нее эта борьба за собственные желания и эмоции.

Человек за столом оторвался от бумаг, поднял голову и улыбнулся.

— Что же вы не проходите, Кира Дмитриевна? — все тем же чарующим голосом спросил он.

Чувство настоящего разочарования окончательно пригвоздило Киру к полу — словно, как в детстве, угостили ее шоколадной конфетой, а вместо конфеты в бумажке оказался кусок пластилина.

Еще никогда Кира не видела такого несоответствия между голосом и внешностью человека — человек за столом, обладающий таким уникальным, чарующим голосом, был некрасив. Больше того, он был неприятен, когда говорил и улыбался, показывая огромные, лошадиные зубы.

Насладившись произведенным эффектом, Лаврентий Павлович Ленский снова широко улыбнулся, но глаза его были темными и напряженными.

Автоматически закрыв дверь кабинета, Кира стояла на месте, не в силах справиться с разочарованием.

А она то думала, что умеет владеть своими эмоциями!

Откуда она взяла, что этот бархатный баритон принадлежит именно красавцу, а не среднестатистическому мужчине, который по утверждению ее бывшей лучшей подруги Ларисы, должен быть чуть «красивше» обезьяны?!

Кто ей сказал, что он красавец? Кто внушил эту мысль?

Бурмистров! Он вполне серьезно опасался, что она влюбится и потребует развод…