Женщина французского лейтенанта

Чарльз попробовал подсадить ребенка к подушке и, поддавшись искушению, вытащил девочку в длинной рубашонке из кроватки и присел вместе с ней на комод. Он продолжил раскачивать брегет перед ее носом, а она с готовностью к нему тянулась. Такой викторианский ребенок с пухлым личиком и черными глазками-пуговками, чудо-репка с черными волосами. Она мгновенно забыла о своих слезах. Ее радостное бульканье, когда она наконец поймала желанный брегет, позабавило Чарльза. Она что-то залепетала, а он стал ей поддакивать: «Да, да, умничка, красавица». Ему вдруг померещилось, что рядом стоят сэр Том и сын епископа… так заканчивается их совместный дебош. Ох уж эти темные лабиринты, эти загадочные пересечения.

Он улыбнулся. Сейчас он испытывал не столько сентиментальную нежность к маленькому существу, сколько обретение утраченного чувства иронии, иными словами, веры в себя. В начале вечера, сидя в карете сэра Тома, Чарльз испытал ложное ощущение существования исключительно в настоящем, как если бы он перечеркнул свое прошлое и будущее и с головой окунулся в безответственное забытье. Сейчас же в нем проснулась глубинная интуиция, и он кое-что понял про великую человеческую иллюзию в отношении времени: якобы оно сродни не столько истине, сколько дороге, где ты видишь себя и смутно догадываешься, в какой точке окажешься… или это комната, находящаяся в такой непосредственной близости, что ты ее просто не видишь.

Опыт Чарльза коренным образом отличался от сартровского. Простая мебель вокруг, теплый свет из соседней комнаты, мирные тени, а в довершение этот комочек у него на коленях, почти невесомый после веса ее мамаши (но о ней он сейчас не думал)… это были не враждебные, посягающие на его личность предметы, а ее неотъемлемые и дружественные составляющие. Истинным адом было бесконечное пустое пространство, которое, благодаря этим предметам, отодвигалось от него подальше. Ему даже хватило смелости прямо взглянуть в свое будущее, являющееся всего лишь частью этой жуткой пустоты. Что бы с ним ни случилось, такие моменты будут повторяться, их надо искать и находить.

Дверь приоткрылась. На пороге стояла проститутка. Свет падал сзади, поэтому ее лица он разглядеть не мог, но нетрудно было догадаться, что она на секунду-другую встревожилась. А потом успокоилась.

– О, сэр. Она плак’ла?

– Было дело. Кажется, опять уснула.

– Мне пр’шлось топать до Уоррен-стрит. Здесь не б’ло ни одного экипажа.

– Вы очень любезны.

Он передал ей ребенка, посмотрел, как она укладывает его в постель, потом развернулся и вышел. Он отсчитал пять соверенов и оставил их на столе. Девочка проснулась, и мать стала ее успокаивать. Чарльз, мгновение помешкав, молча покинул квартирку.

Он уже сидел в экипаже, когда девица выскочила из дома и подбежала к дверце. Она казалась озадаченной, чуть ли не обиженной.

– О сэр… сп’сибо. Сп’сибо.

Только сейчас он увидел в ее глазах слезы. Для бедного человека нет большего шока, чем незаслуженные деньги.

– Вы смелая и добрая.

Он коснулся ее руки, лежавшей на дверце. И постучал тростью в потолок, дав знак вознице трогать.

42

История – это не отдельная личность, использующая других людей для достижения своих целей. История есть не что иное, как действия людей, преследующих свои цели.

Карл Маркс. Святое семейство (1845)

Чарльз, как мы выяснили, вернулся в Кенсингтон уже не в таком филантропическом настроении, в каком он покинул проститутку. В дороге его опять затошнило, и у него было достаточно времени, чтобы выработать изрядное презрение к себе. Однако проснулся он в более-менее нормальном состоянии. Он отдал должное своему похмелью, как это обычно делают мужчины, неодобрительно разглядывая в зеркале осунувшуюся физиономию с запекшимся брюзгливым ртом, но потом решил, что и в таком виде готов предстать перед окружающим миром. И он уж точно предстал перед Сэмом, который вошел с канистрой горячей воды, и даже извинился перед ним за свои выпады накануне.

– Я ниче т’кого не заметил, мистер Чарльз.

– У меня выдался довольно утомительный вечер, Сэм. Будь добр, принеси мне побольше чаю. Чертовски хочется пить.

Сэм ушел с тайной мыслью, что у хозяина есть еще что-то от черта. А Чарльз, пока совершал омовение и брился, поразмышлял о Чарльзе. Он явно не рожден быть распутником, но и надолго впадать в пессимизм и испытывать раскаяние он как-то не обучен. Разве сам мистер Фриман не сказал ему, что у него есть еще по меньшей мере два года для принятия решения о своем будущем? За два года много чего может произойти. Хотя Чарльз мысленно не произнес «может умереть дядя», идея носилась в воздухе. А плотские желания прошлой ночи напомнили ему о том, что вскоре он будет их удовлетворять законным образом. Пока же придется воздерживаться. А эта малышка… дети способны компенсировать жизненные невзгоды!