Женщина французского лейтенанта

Она ушла в дальнюю комнату. Там было темно, и он заметил, что она очень осторожно прикрыла за собой дверь. Он встал спиной к огню. Из соседней комнаты донесся бормоток проснувшегося ребенка, которого она тихо зашукала. Дверь снова открылась, и девица вернулась. Она успела снять шляпу и шаль. На лице заиграла нервная улыбка.

– Эт моя девочка, сэр. Она ш’меть не будет. Тихая как мышка. – И, почувствовав неодобрение, поспешила продолжить: – Если вы г’лодный, тут рядом бифштексная.

Чарльз не был голодный… теперь уже и в сексуальном отношении. Он с трудом выдержал ее взгляд.

– Пожалуйста, себе что-нибудь закажите. Я… ничего не хочу… ну разве что вина, если у них есть.

– Фр’нцузкое или немецкое, сэр?

– Стакан рейнвейна… вы не против?

– Сп’сибо, сэр. Я п’шлю мальчишку.

Она вышла, и он услышал ее крик в вестибюле, который никак нельзя было назвать ласковым:

– Гарри!

О чем-то они там поговорили, хлопнула входная дверь. Когда она вернулась, Чарльз спросил, не должен ли он оплатить расходы. Но оказалось, что эта услуга включена.

– Не х’тите присесть, сэр?

Она протянула руки, чтобы забрать его шляпу и трость. Он их отдал и, откинув полы сюртука, уселся у огня. Угли, которые она подкинула, горели плохо. Она опустилась на колени перед очагом и пустила в ход кочергу.

– Уголь-то отличный, да все никак не разг’рится. Дом старый, п’двал сырой.

Он разглядывал ее профиль в красных отблесках огня. Лицо красивым не назовешь, но здоровое, спокойное, безо всякой мысли. Бюст выразительный, запястья и руки на удивление изящные, почти хрупкие. Эти руки и копна волос мгновенно вызвали приступ желания. Ему захотелось к ней притронуться, но он удержался. Для начала лучше хлебнуть винца. Пару минут ничего не происходило. Потом она подняла на него глаза, и он улыбнулся. Впервые за весь день он испытал мимолетное чувство умиротворения.

Она перевела взгляд на огонь и тихо сказала:

– Он счас в’рнется. Тут рядом.

И снова молчание. Для викторианской эпохи куда как странно. Даже в интимной супружеской жизни люди руководствовались железными правилами условностей. А тут Чарльз сидел у огня рядом с женщиной, о существовании которой час назад он даже не подозревал, абсолютно…

– Отец вашей девочки?..

– Он с’лдат, сэр.

– Солдат?

Она глядела в огонь, погрузившись в воспоминания.

– Он счас в Индии.

– Он не готов на вас жениться?

Она улыбнулась его наивности и помотала головой.

– Он дал мне денег перед родами.

Тем самым дала понять, что солдат, как человек приличный, сделал все что мог.

– А другой способ заработка вы не рассматривали?

– Полный р’бочий день мне не подходит. А так я плачу, чтоб приглядели за Мэри, пока я… – Она повела плечами. – Раз ступила на эту д’рожку, считай, все. А дальше выкручивайся, как умеешь.

– По-вашему, это достойная жизнь?

– Я др’гой не знаю, сэр.

Прозвучало без стыда и сожаления. Ее судьба расписана, а на то, чтобы это отрефлексировать, не хватало воображения.

Послышались шаги на лестнице. Она поднялась и открыла дверь до того, как в нее постучали. Чарльз увидел подростка лет тринадцати, которого, надо полагать, научили не пялиться на гостей; он стоял, глаза в пол, пока она поставила поднос на столик у окна и вернулась с кошельком. Звякнула горсть мелких монет, после чего дверь тихо закрылась. Она налила стакан и поднесла ему, а полбутылки поставила на треножник возле очага, словно любое вино требовало подогрева. Потом села и сняла с подноса салфетку. Чарльз украдкой разглядел маленький пирог, картошку и стаканчик с чем-то белым – по-видимому, джин с водой, так как вряд ли она могла заказать просто воду. Что касается его рейнвейна, то он был кислый, но Чарльза это не остановило – надо же как-то притупить все чувства.

Потрескивание разгоревшегося огня, шипение газовых горелок, звяканье столовых приборов… одно непонятно: каким образом они когда-нибудь перейдут к тому, ради чего он сюда пришел? Он осушил второй стакан уксусного вина.

Однако она довольно быстро разделалась с трапезой и унесла пустой поднос. Потом ушла в темную комнатку, где спала маленькая дочь, и буквально через минуту снова появилась уже в белом пеньюаре. Распущенные волосы струились по спине. То, как старательно она придерживала ворот пеньюара, говорило о том, что он надет на голое тело. Чарльз встал.

– Не тор’питесь, сэр. Допейте свое вино.

Он опустил глаза на недопитую бутылку так, будто впервые ее увидел. Потом кивнул, снова сел и наполнил стакан. А она, уже одной рукой сжимая верх пеньюара, другой уменьшила работу газовой горелки до двух единиц. Теплый свет от пламени омывал ее, смягчал черты юного лица. Она опустилась на колени перед очагом, протянула обе руки, и пеньюар раскрылся, обнажив, хотя и не до конца, белую грудь.

Глядя на огонь, она спросила:

– Сесть к вам на к’лени, сэр?

– Да… пожалуйста.