Женщина французского лейтенанта

Сэм удалился в спальню, а Чарльз остался у окна. Глядя вниз, он увидел при свете из трактира, как мальчик пробежал по противоположной стороне улицы, пересек брусчатку прямо под его окном и пропал из виду. Он чуть не выбросил на ринг белое полотенце, готовый прокричать из окна, так как интуиция ему подсказала, что это тот же посыльный. Его лихорадило от смятения. Но пауза затянулась, и он уже решил, что ошибся. Из спальни вышел Сэм и направился к выходу. И тут в дверь постучали. Сэм открыл.

На пороге стоял конюх с идиотской улыбочкой, означавшей, что на этот раз он уж точно не ошибся. В руке он держал записку.

– Эт тот же парнишка, сэр. Я его расспросил. Записку ему дала та же баба. Имя он не знает, но у нас все ее называют…

– Да, да. Давайте сюда.

Сэм забрал у него записку и передал хозяину с этакой молчаливой нагловатостью, как будто ему было известно нечто такое, что он скрывал под маской услужливости. Он показал конюху большой палец и незаметно подмигнул, после чего тот удалился. Сэм хотел отправиться следом, но Чарльз его остановил. Он подыскивал слова поделикатнее и поубедительнее.

– Сэм, я проявил интерес к судьбе несчастной местной женщины. Я желал… и по-прежнему желаю сохранять это втайне от миссис Трантер. Ты меня понимаешь?

– Как не понять, мистер Чарльз.

– Я надеюсь устроить эту персону… как она того заслуживает. И тогда, разумеется, я поставлю в известность миссис Трантер. Это будет маленький сюрприз. Так сказать, награда за ее гостеприимство. Она к ней питает самые теплые чувства.

Сэм стоял в позе, которую Чарльз про себя определил как «лакейскую» – нижайшая готовность выполнить повеления хозяина. Это настолько не соответствовало натуре настоящего Сэма, что Чарльзу пришлось еще помучиться.

– В общем… хотя это не так важно… о нашем разговоре никому.

– К’нешно, мистер Чарльз. – Сэм посмотрел на него в изумлении, как викарий, обвиненный в игре на деньги.

Чарльз отвернулся к окну, и потому этот взгляд прошел незамеченным, как и надутые губы и легкий кивок. А когда слуга закрыл за собой дверь, Чарльз развернул новую записку.

Je vous ai attendu toute la journee. Je vous prie – une femme à genoux vous supplie de l’aider dans son désespoir. Je passerai la nuit en prieres pour votre venue. Je serai des l’aube à la petite grange près de la mer atteinte par le premier sentier a gauche aprés la ferme[87].

За неимением воска записка не была запечатана, отсюда этот гувернерский французский. Написано… нацарапано карандашом, явно впопыхах, на пороге скромного коттеджа или на береговом уступе… где ж ей еще быть? Принес записку какой-нибудь сынишка рыбака из Кобба – туда как раз спускалась тропинка с уступа, просматриваемая со стороны города. Какая безумная затея, какой риск!

Француз! Варгенн!

Чарльз скомкал листок в кулаке. Далекая молния анонсировала приближение грозы; первые тяжелые грозные капли плеснули в окно и потекли по стеклу. Где она сейчас? Представив, как она, насквозь промокшая, бежит под дождем, озаряемая молниями, он на несколько секунд отвлекся от собственных болезненных переживаний. Нет, это уже чересчур! После такого дня!

С восклицательными знаками я, возможно, переборщил. А Чарльз нервно расхаживал туда-сюда, и в голове гневно вскипали мысли, реакции на мысли и реакции на реакции. Потом остановился перед эркером и уставился на улицу. И тут вдруг вспомнил ее слова про терновник… если бы тот прошелся по Брод-стрит, то это было бы оскорблением общества. Он резко отвернулся и сжал виски, а потом поспешил в спальню, чтобы увидеть себя в зеркале.

Хотя он и так знал, что это не сон. Он мысленно повторял: надо что-то делать, надо действовать. Даже осерчал на свою слабость и проникся твердым желанием сделать некий жест, демонстрирующий, что он не какой-то там аммонит в засушливом месте, что он способен противостоять затянувшим небо грозовым тучам. Он должен с кем-то поговорить, обнажить душу.

Чарльз вернулся в гостиную и потянул за цепочку на газовой люстре, отчего бледно-зеленое пламя поменялось на белое каление. Потом подергал веревочку звонка у входной двери. Пришел официант, и Чарльз заказал ему четверть пинты лучшего местного «кобблера», этого бархатистого сочетания шерри и бренди, которое помогло расслабиться не одному викторианцу.

Минут через пять Сэм, поднимавшийся по лестнице с ужином на подносе, был огорошен бодро шагавшим вниз хозяином в шотландском плаще с капюшоном, а щеки у него горели. Приостановившись ступенькой выше, Чарльз на секунду приподнял салфетку, прикрывавшую коричневый виндзорский суп и баранину с вареной картошкой, и, ни слова не говоря, продолжил спускаться.

– Мистер Чарльз?

– Съешь сам.

Хозяин скрылся, а Сэм так и застыл, оттопырив языком левую щеку и уставившись на перила.

26