Женщина французского лейтенанта

– Нет, нет, я тебя ни в чем не обвиняю. У тебя своя жизнь. – Но втайне, как многие бездетные мужчины, он обвинял Чарльза в неисполнении сыновнего долга и сыновней любви – сентиментальная мечта, как сказал бы ему любой настоящий отец. – Есть вещи, которые исходят только от женщин. Взять хотя бы прежние картины. Ты обращал внимание? Миссис Томкинс как-то назвала их мрачными. Черт, видимо, я слепой, они действительно были мрачные. Вот роль женщины. Она открывает тебе глаза на то, что у тебя перед носом. – Чарльза так и подмывало заметить на это, что очки выполняют те же функции, только гораздо дешевле, но он лишь покивал. А сэр Роберт сопроводил следующие слова умилительным жестом в сторону стены: – А как тебе новенькие?

Чарльз невольно усмехнулся. Дядины эстетические суждения так долго сводились к таким темам, как длина лошадиной холки и превосходство Джо Мэнтона над всеми оружейниками, что с таким же успехом киллер мог поинтересоваться его мнением о детском стишке.

– Совсем другое дело.

– Вот-вот. Все так говорят.

Чарльз прикусил губу.

– И когда вы меня познакомите с дамой?

– Я как раз хотел сказать об этом. Она горит желанием с тобой познакомиться. Но ее очень смущает один момент… м-м-м… как бы это выразить?

– Ограничение моих видов?

– Вот-вот. На прошлой неделе она мне призналась, что ее первый отказ был связан именно с этим. – Смекнув, что прозвучала похвала, Чарльз изобразил вежливое удивление. – Но я ее заверил, что у тебя прекрасная невеста и что ты поймешь и одобришь мой выбор… к которому я шел столько лет.

– Дядя, вы не ответили на мой вопрос.

Сэр Роберт как будто смутился.

– Она сейчас гостит в Йоркшире. Она в родстве с Добени, если ты не знал.

– Вот как.

– Я завтра еду туда к ней.

– Ага.

– Вот и решил перед отъездом поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Нет, она правда жаждет с тобой познакомиться. – Поколебавшись, дядя достал из кармана жилетки медальон. – Она дала мне это неделю назад.

Чарльз воззрился на миниатюру в золотой рамке, зажатую толстыми мужскими пальцами. Миссис Белла Томкинс выглядела обескураживающе молодой. Твердые губы, уверенный взгляд. Даже Чарльзу она показалась привлекательной. Любопытно, что он в ней увидел отдаленное сходство с Сарой, и чувство уничижения и бесправия обрело новый ракурс. Сара, в отличие от этой женщины, не имела никакого светского опыта, но каждая по-своему (и тут дядя прав) не вписывалась в круг современных жеманниц. На миг он почувствовал себя генералом никудышной армии перед диспозицией мощного противника; он ясно себе представил результат конфронтации между Эрнестиной и будущей леди Смитсон. Это будут те еще разборки.

– Вот и очередной повод вас поздравить.

– Прекрасная женщина. Великолепная женщина. Ради такой стоило полжизни ждать, Чарльз. – Тут он ткнул племянника в бок. – Ты еще будешь ревновать. Попомни мои слова. – Он полюбовался миниатюрой, потом с почтительностью закрыл медальон и спрятал в карман. А потом, словно в пику нежному подарку, потащил племянника в конюшню, чтобы показать свое последнее приобретение – племенную кобылу, за которую он заплатил «на сто гиней меньше, чем она стоила», и которая была для него хотя и неосознанной, но четкой лошадиной параллелью другого его приобретения.

Отныне оба джентльмена старательно избегали дальнейшего обсуждения и ограничивались разве что упоминанием предмета, занимавшего столь важное место в их мыслях. Сэр Роберт был слишком увлечен счастливыми перспективами, чтобы оглядываться назад. Однако Чарльз твердо стоял на том, что должен до вечера вернуться в Лайм к невесте, и дядя, которого в прежние времена подобное дезертирство погрузило бы во мрак, на этот раз особенно не возражал. Чарльз пообещал обсудить тему «Маленького дома» с Эрнестиной и при первом удобном случае привезти ее для знакомства с будущей супругой. Теплое прощание и крепкое рукопожатие никого не обманули: старик испытал облегчение, избавившись от племянника.

Гордость помогала Чарльзу держаться на плаву три или четыре часа, пока длился визит, а вот обратная дорога превратилась в тяжелое испытание. Все эти лужайки, пастбища, оградки и озелененные рощицы, казалось, утекают сквозь пальцы, а не просто проносятся мимо. У него пропало всякое желание снова приехать в Уинсайетт. Лазурное утреннее небо затянуло пеленой перистых облаков, предвестников грозы, которую мы уже застали в Лайме, и сам он постепенно погружался в такую же мрачную интроспекцию.

Не в последнюю очередь она была связана с Эрнестиной. Он знал, что дядю не очень-то впечатлили ее столичные ужимки и полное отсутствие интереса к деревенской жизни. На человека, посвятившего свою жизнь чистокровным лошадям, она должна была производить впечатление не лучшей кобылки для скрещивания со смитсоновской породой. Дядю и племянника, помимо всего прочего, связывала холостяцкая жизнь. Может, привалившая Чарльзу удача приоткрыла глаза сэру Роберту, и он подумал: «А почему не я?» А еще, если дяде в Эрнестине что и нравилось, так это ее огромное приданое. Вот почему он с легким сердцем экспроприировал племянника.