– Ну, хотя бы для того, чтобы попросить маэстро принять участие в благотворительном концерте, который я устраиваю на днях. Пожалуйста, не спорь. Я никого не использую в своих интересах, это нужно для общего дела.
Костанца стояла как вкопанная.
– Мы все должны помочь, чем можем. И ты тоже, – добавила Джо после короткой паузы.
Костанца слабо кивнула.
– Ты права, Джо. Я тоже.
Она встала, разгладила платье, немного поправила волосы и уже собралась выходить, но Джузеппина остановила и обняла ее. Костанца, как всегда, мягко, но решительно отстранилась.
В гостиной царил полумрак. С некоторых пор окна в доме не открывали, будто солнце и свет своей жизненной силой могли ранить хрупкую душу Костанцы и тех, кто страдал вместе с ней. Это была своего рода дань уважения ее трауру.
Увидев Костанцу, Пьетро встал. Ему хотелось выразить ей соболезнования.
– Мне жаль, правда, очень жаль. Я никого не потерял в Пальми, но это потому, что у меня и так больше никого не осталось.
Костанца подняла на него глаза, и Пьетро расценил это как проявление интереса.
– Да, у меня больше нет родственников, кроме дяди, священника, того самого, что заботился обо мне, когда я остался сиротой. Но я уже давно потерял его из виду. Сейчас самое время… ему написать.
Пьетро почувствовал, что Костанца совсем его не слушает, и резко замолчал. Джузеппина заметила его смущение и сразу пришла на помощь, предложив чашку кофе.
– Как ваша работа, маэстро?
– В данное время наши соотечественники соблюдают траур…
– Да, верно. И в связи с этим мы, Костанца и я, хотели попросить вас вместе с вашим оркестром принять участие в благотворительном концерте, который организует наша ассоциация.
Джузеппина подтолкнула Костанцу локтем, и та с готовностью добавила:
– Да, маэстро, мы будем вам очень благодарны, если вы согласитесь.
Пьетро с нежностью посмотрел на нее.
– Ради вас… – начал он, но тут же поправился: – Я хочу сказать, если речь идет о помощи нашим бедным соотечественникам, разумеется, я буду участвовать. В нашем оркестре все итальянцы.
Впервые выходцы из Абруццо, Апулии, Кампании, Лигурии и прочих регионов Италии чувствовали себя единым целым.
В этот момент в гостиную вошла Амалия. Пьетро встал, подошел к ней и с поклоном взял протянутую руку, будто собирался поцеловать.
– Прошу, садитесь, маэстро. Я услышала, что вы готовы участвовать в благотворительном концерте. Мы все, включая мужа, сердечно вас благодарим.
Костанца вскочила. Она была уверена, что не сможет сдержать слезы, если тетя Амалия заговорит о дяде Антонио и о том, чем он занимается в Мессине, а ей не хотелось устраивать зрелище из своего горя.
– Доброго вечера, маэстро, я пойду, – сказала Костанца и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.
Амалия удрученно покачала головой.
– Мы не знаем, что с ней делать. Нам даже представить трудно ее боль. Конечно, многие из нас потеряли друзей и близких. Но Костанца потеряла всех.
– Я прекрасно понимаю, что значит остаться в полном одиночестве.
Наступило неловкое молчание. Пьетро выпил свой кофе одним глотком.
– Как поживает Сантино? – спросила Джузеппина, забирая чашку у маэстро, который не знал, куда ее пристроить. – Как он себя чувствует? Растет?
Мрачное лицо Пьетро просветлело и озарилось нежной улыбкой.
– О да! К счастью, у него все прекрасно. Теперь я могу позволить себе нанять женщину, которая будет за ним присматривать.
– Как приятно услышать наконец хорошие новости! Но, скажите, когда вы сообщите нам программу выступления вашего оркестра? У нас не так много времени, осталось всего две недели. Концерт назначен на 28 февраля, ровно через два месяца после трагедии…
– Да, времени мало. Где он будет проходить?
– В Гранд-театре. Они сразу откликнулись на наше предложение.
– Хорошо, думаю, мы справимся, – сказал Пьетро, поднимаясь и направляясь к выходу. – Через два, максимум три дня я сообщу вам нашу программу.
– Благодарю вас. Мы напечатаем афиши и приглашения. А потом нужно будет заняться продажей билетов.
– Не думаю, что с этим возникнут какие-то сложности. Все итальянцы сейчас сплотились и хотят помочь несчастным.
14
Концерт имел оглушительный успех.
В первом отделении оркестр из 35 человек под руководством Пьетро Малары исполнил «Реквием» Раффаэле Каравальоса, затем несколько арий, которые, как на следующий день написали в La Follia, «маэстро талантливо аранжировал для своего оркестра».