Женщина, которая жила у моря

Он даже не соизволил мне позвонить. Видите ли, он с женой. И я все это терплю. Неужели я так и буду всю жизнь на заднем плане?

Я постаралась отогнать эти неприятные мысли и взять себя в руки, и, надо сказать, безмятежность сада очень мне помогла. Щебетание птиц словно приглашало углубиться в заросли. «Идеальное место для строительства гнезда», – подумала я. Я сделала несколько шагов, продираясь сквозь буйную растительность, и споткнулась о камень. Чтобы не упасть, я ухватилась за какой-то куст, отчего сверху посыпались сухие ветки. Я оказалась на относительно свободном пространстве и увидела каменный бассейн, поросший травой, в центре которого стоял херувим, – видимо, когда-то это был фонтан. Чуть поодаль я заметила дерево. Его огромный ствол заинтриговал меня. Сквозь плотную листву наверху виднелась пышная крона. Продолжив исследование садика, я добралась до замшелой каменной изгороди с увитой плющом нишей, в которой стояла статуя, тоже поросшая мхом. Как жаль, что этот сад находится в таком плачевном состоянии. Должно быть, прежде он был очарователен.

Вернувшись в квартиру, я отнесла пирожные на кухню и удалилась в свою комнату. Там я включила музыку и решила наконец разобрать свой багаж.

Как и говорила Антоньетта, ящики комода оказались пусты, за исключением одного. Я быстро забросила в свободные ящики белье и косметику. Потом наклонилась, чтобы открыть нижний ящик, ожидая увидеть беспорядок, как в столах и шкафах моего отца. Но я ошибалась. Ящик был заполнен папками и стопками тщательно рассортированных бумаг, помеченных этикетками и стянутых резинками. Я сразу поняла, что это документы, связанные с ателье.

Шкаф оказался совершенно пустым, не считая поблекшего атласного одеяла розового цвета. Я стала развешивать свои вещи и обнаружила на верхней полочке золотистую жестяную коробку, которую поначалу не заметила. Устроившись на кровати, я открыла ее. Внутри оказались черно-белые фотографии неизвестных женщин в элегантных платьях по моде 1950-х годов с надписями, адресованными Костанце. Видимо, это ее клиентки.

В одном из ящиков секретера лежало несколько экземпляров Vogue начала 1950-х. Конечно, мне хотелось полистать их, но больше всего меня интересовала шляпная коробка. Я забралась на стул и достала ее.

Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы открыть проржавевший замочек. Содержимое было прикрыто папиросной бумагой. Мне показалось, что от нее исходит слабый аромат фиалки, но, может быть, это всего лишь плод моего воображения.

Под бумагой, в коричневой картонке, лежала семейная фотография, на которой было напечатано название фотостудии в Мессине. Я осторожно достала фотографию, отпечатанную на жестком картоне, и перевернула ее. В уголке красивым почерком выведена дата: 12 апреля 1903, и ниже надпись: «Коко, чтобы не забывала о нас в Нью-Йорке. Мама, май, 1906». С трепетом я стала разглядывать фотографию. В центре сидит мужчина неопределенного возраста, с большими усами и жестким воротничком; рядом – красивая женщина с приятным выражением лица, волосы собраны в пучок, в ушах маленькие серьги с бриллиантами. На руках она держит прелестного светловолосого мальчика в матросском костюмчике, примерно полутора лет. Это отец Зины? Рядом с матерью стоят двое старших детей – юноша с усиками и дерзким взглядом, направленным прямо в объектив, и стройная девушка лет пятнадцати с задорной улыбкой, она немного выше брата и держит его под руку.

Должно быть, это и есть Костанца. Я присмотрелась к ней внимательнее. Не сказать, что она была такой уж красавицей, но ее ясные глаза под едва заметными, как у младшего брата, бровями искрились радостью и озаряли худенькое лицо. Она стояла в непринужденной позе, скрестив ноги, но без тени кокетства. Хрупкая, она казалась почти ребенком. Если бы не дата, невозможно было бы поверить, что всего через несколько лет эта самая девочка совсем одна отправится в Америку, если я правильно понимаю. Но почему? И почему она потом вернулась в Италию?

В коробке еще лежали две игрушки, обернутые в ткань, – оловянный паровозик и потрепанная плюшевая собачка. За долгую жизнь собачка лишилась глаза, а ее живот был весь в заплатах из белых кусочков ткани. Интересно, кому принадлежали эти игрушки?

Я нашла также старые открытки с видами Нью-Йорка, письма и другие фотографии. Каждое фото было аккуратно подписано: Джузеппина, тетя Амалия, Антонио Витале, Фрэнк, Наталия, Анна. Мое внимание привлекла открытка с надписью: «Твой брат Руджеро. Я отметил для тебя наши балконы». Ниже приписано: Мессина, Палаццата. Значит, это и есть дом семьи Костанцы, который стал могилой для всех Андaлоро, кроме Гульельмо.

После разговора с Зиной я прочла о землетрясении. Оказывается, от Палаццаты совсем ничего не осталось. А ведь она была гордостью города. И, несомненно, очень красивой достопримечательностью.