Женщина, которая жила у моря

Он так воодушевлен и радуется всему, как ребенок. У него тысяча дел, но он всегда улыбается и спешит поделиться со мной своими надеждами и идеями. Он верит, что я разделяю его мечты.

Вчера, после долгих предисловий, он осторожно спросил, уверена ли я, что не хочу поехать в Мессину. Еще на пароходе он несколько раз задавал мне этот вопрос, но я каждый раз отвечала: «Мессины больше нет».

Увидев выражение моего лица, он извинился и обещал больше никогда об этом не спрашивать.

Неаполь, 15 апреля 1910 г

Вчера Пьетро с утра пораньше решил отправиться по магазинам. Вечером мы собирались в театр Сан-Карло, и ему хотелось, чтобы на мне был подходящий наряд.

– Не забывай, это важно для моей работы, а не просто светское развлечение, – сказал он.

Когда мы подъехали к Палаццо-делла-Боргезиа, где располагались магазины, к нашей коляске подошел мавр, одетый в ливрею, и с поклоном поприветствовал нас. Я улыбнулась Пьетро, а он пожал плечами, как бы говоря: «У каждого свои странности».

Мы вошли внутрь, и, стоит признать, магазин нисколько не уступал Macy's[71]: просторные помещения, красиво оформленные прилавки, хорошо одетые сотрудники готовы выполнить любой каприз. В женском отделе я остановилась перед манекеном в простом, но оригинальном вечернем платье. Ко мне сразу подошла одна из продавщиц.

– Чем могу помочь? – спросила она по-английски.

– Благодарю, но я не англичанка, – инстинктивно ответила я.

Она задала тот же вопрос на немецком:

– Entschuldigen Sie bitte, kann ich Ihnen behilflich sein?

Я немного учила немецкий и забавы ради ответила:

– Ich bin nicht mal Deutsche, ich bin Italienerin[72].

Синьора как будто немного обиделась, видимо, подумала, что я над ней насмехаюсь, но потом вежливо сказала:

– Извините, синьора. Меня ввели в заблуждение ваше лицо и цвет волос. Я подумала, что вы из Северной Европы. Еще раз прошу прощения. Вас интересует это платье?

– Да, – ответила я с улыбкой.

– Если вы хотите приобрести действительно модную вещь, вам лучше отказаться от черного. Следуйте за мной.

Пьетро взял меня под руку и посмотрел вопросительно, будто спрашивая: «А как же траур?»

– Не волнуйся, – сказала я. – Я знаю, что делаю. Вещи, которые стоят так дорого, прослужат много лет. К тому же я не собираюсь всю жизнь носить черное.

Я сама не могла поверить своим словам.

Мы купили два платья. Вечернее – из рубинового шелка с вышитым лифом и дневное – ярко-синее. Не слушая мои протесты по поводу чрезмерных трат, Пьетро настоял, чтобы я взяла еще белую бархатную накидку, подбитую шелком, а также перчатки, туфли и сумочку.

– Ты никогда ни о чем не просила, – заметил он. – Могу я, в конце концов, сделать подарок собственной жене?

Он остановился на мгновение, взял мою руку и поцеловал ее, глядя мне в глаза. Потом достал из бумажного пакета бутылку шампанского «Меле» – гордость магазина.

– Вечером мы это отметим, – сказал он с заговорщицким видом. Я подумала, что мы и правда стали наконец мужем и женой.

Вечером мы отправились в театр Сан-Карло. Честно говоря, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы пойти туда. Я принарядилась, ведь для Пьетро это было важно, но сама мысль о том, что мне предстоит провести вечер среди такого количества празднично одетых людей, не приводила меня в восторг. Однако я забыла обо всем на свете, едва переступив порог театра. Он был великолепен! Даже Метрополитен-опера не мог с ним сравниться.

Когда мы заняли свое место в центре третьего ряда ложи, я посмотрела вокруг и ахнула: позолоченная лепнина, люстры с электрическими лампочками, потолок, покрытый фресками, повсюду обивка из красного бархата… Хотя это может звучать немного пафосно, но все это выглядело невероятно гармонично, изысканно и элегантно.

В каждой ложе стояло большое зеркало, чтобы никто не смел аплодировать раньше короля. Эти многочисленные зеркала лишь подчеркивали эффект рассеянного света. Пьетро огляделся по сторонам в поисках знакомых и в какой-то момент направился к группе музыкантов, которых собирался пригласить в свой оркестр. Но я даже не заметила его отсутствия: настолько я была поражена увиденным. Пьетро был прав, когда настоял на покупке платья. Все женщины одеты очень изящно, все мужчины во фраках, у кого-то гардения в петлице, у кого-то из кармана выглядывал шелковый платок.

Зная, сколько времени и труда уходит на создание одного платья, я не могла отделаться от мысли о тех, кто потратил много часов или даже дней на каждый из этих нарядов.

Я даже немного огорчилась, когда погас свет, но уже с первых нот увертюры к «Севильскому цирюльнику» была очарована музыкой.

Пьетро, как обычно, не отрывал взгляд от дирижера и следовал за ритмом едва заметным движением указательного пальца правой руки. Наконец красный бархатный занавес поднялся, и началась сама опера.