Женщина модерна. Гендер в русской культуре 1890–1930-х годов

Если принять во внимание, что второй цикл сборника называется «Невзирающий» и повествует о перерождении скифской царевны и ее пути к христианской вере[740], то можно говорить об определенном замещении фигуры слабого «возлюбленного» в сюжете о поединке фигурой сильного монотеистического Бога[741]. Только Богу оказывается способна подчиниться героиня: уже метафорическая, а не реальная борьба язычницы с ним кончается ее моральным поражением. Героиня покоряется «новому царю» Христу и посвящает себя служению ему («Освободившись от тоски, / Иду я — твой пророк»[742]), хотя периодически отрекается от этого призвания, не может забыть свою царицу-мать и «смолкший наш стан, освещенный кострами» (стихотворение «Царство-призрак»).

Таким образом, религиозная и социальная амбивалентность героини (язычница/христианка, царевна/безымянная странница) явно прочитывается в первом сборнике, хотя автор стремится к синтезу и снятию противоречий. Пройдя круг скитаний, душа лирической героини претерпевает перерождение, утрачивая воинственность, маскулинность, энергичность, но обретая духовность. Она помнит о своих языческих корнях, но уже несет в себе зерна веры в нового бога — Христа. Так амазонка становится богоискательницей. Показательно, что путь обретения веры художественно раскрывается с помощью «любовного» треугольника «дева-воительница — скифский царь — Христос», который разрешается победой последнего: героиня обретает взамен утраченного и слабого земного возлюбленного нового — божественного и вечного.

«Скифские черепки» получили достаточно много сдержанно-благожелательных откликов (С. М. Городецкого, В. Ф. Ходасевича, В. И. Нарбута, Н. С. Гумилева, Н. Г. Львовой, Г. И. Чулкова, В. Я. Брюсова). От поэтессы ждали продолжения в том же духе, но Кузьмина-Караваева четыре года не публиковала книг, хотя продолжала писать. Второй сборник «Дорога» (1914) не был издан при ее жизни, но сохранился в рукописи, поэтому его можно рассматривать как отдельный этап становления творческой личности поэтессы. С одной стороны, эта книга продолжает развивать мотивы поиска веры, заявленные в финальных стихотворениях первого сборника, а с другой — Кузьмина-Караваева отказывается от игры в скифскую царевну и больше не возвращается к этому образу. Все стихотворения сборника «Дорога» объединяет другой женский образ — странницы-богомолки, который уже проглядывал в отдельных стихотворениях «Скифских черепков». Фигура паломницы вырастает из всей совокупности произведений книги, пронизанной мотивами пути по бескрайним просторам России. Земная дорога становится главной и легко читаемой метафорой — это движение к Богу и к обретению жизненного предназначения:

Паломники к неведомой святыне,
Мы обойдем все храмы на земле;
Мы поплывем через моря к пустыне
На легком, острогрудом корабле.
‹…›

Как правоверного зовет Медина,

Как манят зерна золотые птиц,
Так нас зовет, во всех веках едина,
Святыня нами пройденных границ[743].

Процитированное стихотворение звучит как манифест и провозглашает жизненное кредо поэтессы на данном этапе ее пути: странничество и богоискательство. На центральный образ сборника оказала влияние русская традиция странничества: пешие походы на богомолье в отдаленные почитаемые монастыри или даже в Святую Землю. Несомненно, что таких богомолок и богомольцев с котомками за плечами Кузьмина-Караваева неоднократно видела своими глазами. Но значимо и другое влияние. В начале ХХ века русское странничество привлекает внимание интеллигенции, ищущей путей обновления религиозной жизни. О нем размышляют в своих работах Д. С. Мережковский, В. В. Розанов, Н. А. Бердяев и др. А к 1912–1913 годам, когда создавались стихотворения сборника, уже легендарной в литературных кругах Петербурга стала фигура А. М. Добролюбова, поэта-декадента, ушедшего в народ и ставшего сначала таким же ищущим Бога странником, переходящим от монастыря к монастырю, а потом духовным лидером секты «добролюбовцев». Его опыт перекинул мост между духовным томлением интеллектуальной элиты и религиозной жизнью простого народа.