Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе

Наконец-то мы получили известие от Ирины из Рима, и узнали, что Георгий провёл последние месяцы войны в Париже, где передача города произошла не без опасности для него. Вскоре я смогла также навестить своих родителей в Эберштейнбурге около Баден-Бадена, где они были устроены неплохо, но почти голодали.

Постепенно прибывали небольшими группами наши люди из Кёнигсварта. Некоторым из них можно было найти работу в Йоганнисберге, другим где-нибудь вблизи. Последним прибыл лесничий Добнер со своей женой-чешкой и восемнадцатилетним сыном. Второй сын пропал без вести под Кёнигсбергом; бедная фрау Добнер всякий раз плакала, когда упоминалось его имя. К её большой боли за сына добавилось ещё горе из-за высылки с родины. Хоть и без всяких средств Добнер был рад быть снова у нас и тут же принялся со свойственным ему спокойным трудолюбием за работу – начал приводить в порядок небольшой лес Йоганнисберга. Я же, вооружившись большим ведром с белой краской, помечала те деревья в парке, которые должны были быть повалены, и обсуждала с ним, как проложить просеки с просторным видом на Рейн. Парк был в совершенном запустении, полон разрушенных машин и обломков – наполовину джунгли, наполовину свалка.

Добнер сообщил нам, что мы покинули Кёнигсварт как раз вовремя – ещё несколько минут, и было бы, может быть, уже поздно, так как сразу же после нашего ухода пришли два сомнительно выглядевших чешских партийных деятеля и спросили нас. Дисциплинированная и вежливая американская воинская часть, которая сначала поставила дворец под свою охрану, вскоре была заменена другими американцами, которые использовали дом как увеселительный центр. Девушки из деревни надевали платья – мои и Мисси, и увезли домой полные чемоданы вещей. «Было жалко смотреть, какой грех они совершили, хозяйничая в прекрасном дворце», – добавил Добнер.

Происходило массовое изгнание местного населения со своих мест. Свыше четырех миллионов судетских немцев были изгнаны из Богемии, лишь с восемью фунтами багажа на одно лицо. Они оставляли здесь дома, деревни и города, которые своим трудом построили много веков назад и в которых столетиями жили. Как бы тяжело ни ударила их судьба, позднее они были почти рады, что ушли из этого дьявольского котла.

Мы надеялись, что наши люди в чешском Плассе придут на помощь нашим в Кёнигсварте. Они не могли этого сделать, так как дело приняло совершенно неожиданный оборот. Советские солдаты, ожидаемые и встреченные как освободители, предались там оргии грабежа: вся дворцовая мебель, бумаги и книги были выброшены из окон. Лишь архива они не нашли. Несколько лет после этого события один молодой житель деревни вспомнил, что в его детстве под пивоварней был перестроен подвал для хранения в нём особых ценностей. Это укрытие взломали и нашли в нём весь архив – большие ящики, уложенные наилучшим образом, точь-в-точь так, как мы их оставили. Документы были доставлены чешскими властями в Пльзень и переданы в государственный архив в Праге, где они перешли под ответственность добросовестных сотрудников.

За частями Советской армии следовали из соседнего Пльзеня в Пласс чешские «красногвардейцы», о которых раньше никто никогда ничего не слышал. Они убили управляющего имением, а также пивовара, хотя те оба были чехами, не имевшими никогда никаких отношений с нацистами. С семьями убитых обошлись самым бесстыдным образом, выдворив их потом через границу в Германию – страну, которая была им чужой, была для них «рейхом» и ни в коем случае не их родиной. Один из последних оставшихся в живых братьев Лоремари Шёнбург (пятеро других погибли на фронте) находился с тяжёлым ранением в военном госпитале в Праге. Он и его товарищи спустя несколько недель после окончания войны были убиты теми же «красногвардейцами» в их госпитальных кроватях.