Было ещё слишком рано отправляться в окрестности города, которые находились полностью под властью Советов, хотя некоторые друзья время от времени пытались это сделать, чтобы раздобыть продукты питания или посмотреть, что в округе пережило вторжение («освобождение», как это называлось официально). Наконец мы узнали из первых уст, что произошло во время и после осады столицы.
Мы сами часто ездили во время войны в Вену, где пережили несколько воздушных налётов союзников.
Одна бомба попала в подвал дворца Лихтенштейн за Бургтеатром и убила всех, кто там искал убежища. Маленькая дочь Константина Лихтенштейна, которая ещё незадолго до этого сидела на коленях матери, побежала ему навстречу, когда он разговаривал с отцом, стоя в сводчатом проходе. Они единственные, кто остался в живых.
Некоторое время спустя на крышу того же самого здания рухнул самолёт союзников, при этом главная лестница в стиле барокко и двор очень сильно пострадали. Пилот зацепился за водосточную трубу; хотя к нему сразу же поспешили на помощь, было уже поздно.
Каждый, кто хоть раз входил в такой горящий дом, чтобы спасать людей или вещи, говорил потом, что первый миг инстинктивного страха очень быстро преодолевается странной, притягательной силой опасности, непреодолимым желанием проверить себя: насколько далеко ты способен пойти вперед. Тем не менее было жутко вскрывать чужие ящики письменного стола или шкафов, пусть даже и с намерением спасти имущество других.
Налёты становились всё опустошительнее, разрушали всё без разбору: больницы, здания, находящиеся под охраной как культурные памятники, церкви, причём сотни людей попадали в ловушку, прячась в бомбоубежищах, как это было, например, в случае с жокейским клубом в центре города.
Венские катакомбы представляют собой, как известно, огромный подземный лабиринт, который уже во время осады города турками в XVI–XVII веках оказался чрезвычайно полезным. За время войны разные ходы были вновь соединены друг с другом и использовались как бомбоубежище, так что люди могли перебегать из одного горящего дома в другой, ещё не тронутый.
Здесь, под сводами, хранили также запасы. Когда советские солдаты ворвались в город, они нашли в катакомбах огромные винные склады. Без малейших затруднений они могли пройти из подвалов в дома и в большинстве случаев, без памяти пьяные, нападали на женщин. Было невозможно сопротивляться им.
Население было вне себя от страха и или бежало, или пряталось, если не было жесточайшим образом вынуждаемо покориться.
Происходило всё очень просто: первых двух или трех женщин, оказавших сопротивление, расстреливали, чтобы «освободить путь». Девушки натирали себе лица крапивой или спасались бегством в самые невероятные места. Владелица магазина зонтиков рассказала мне, что она и её дочь в течение 48 часов скрывались на полу телефонной будки. Вскоре все узнали, что опасности подвержены женщины всех возрастов, так как советские солдаты суеверно верили, что старухи приносят защиту от пуль.
Наряду со страшными событиями было, конечно, и множество смешного: правая рука Вильчеков, фрау Херцингер, женщина с характером, рассказала со смаком, как один «паренёк» попытался притронуться к ней, она же начала отгонять его скалкой, громко и пронзительно крича: «Подойди-ка! Подойди! Постыдись, ты мог бы быть моим сыном». «Паренек» поспешно отступил.
Группа наших друзей была задержана во дворце, буквально взята под ружье. Один русский приказал немолодой уже девушке с пухлым лицом выйти с ним. Другие ждали, дрожа, её возвращения, молясь, чтобы она пережила это испытание, пока вдруг не открылась дверь и не вошла «сияющая красавица». На настойчивые вопросы друзей она ответила между прочим: «Он рассказывал мне лишь о своей родине». Этим объяснением они и вынуждены были довольствоваться.
Спустя несколько дней заработала система самозащиты населения. Венские женщины набрались мужества и начали бороться с нападениями пьяных солдат с помощью душераздирающих криков, перекликаясь одна с другой, как в игре «испорченный телефон»: русскому стоило только появиться, и какая-нибудь из женщин начинала пронзительно кричать, – за ней начинал кричать весь дом; следующий дом подхватывал этот крик, потом следующий и так далее, пока не приезжал наряд военной полиции.
Знаменитый гинеколог профессор Кнаус, который из Праги переехал в Вену, рассказал мне, что после этой первой волны изнасилований, клиники и больницы Вены открыли свои двери в обход всем предписаниям и пригласили на обследование всех женщин, имевших для этого основания – анонимно и бесплатно. Это была жалкая картина: бесконечные очереди, женщины всех сословий, некоторые в ужасном состоянии. «По крайней мере тогда не было мужчин в городе, – добавил он, – не так, как в Будапеште…».
Многие пожилые люди умирали от голода или от заброшенности, если у них не было никого, кто бы о них позаботился. Трагическая смерть нашего друга, посла графа Менсдорфа, не была исключением.