Женщина в белом

Остаток дня и вечер прошли довольно спокойно. Граф и я играли в шахматы. Он вежливо позволил мне выиграть первые две партии, однако в третьей партии, когда понял, что я его раскусила, в десять минут поставил мне шах и мат, предварительно испросив за это прощения. Сэр Персиваль ни разу за весь вечер не упомянул о визите своего поверенного. Однако благодаря ли этому визиту или чему-то другому, в нем произошла разительная перемена к лучшему. Он был так любезен и мил со всеми нами, как бывал в дни своего пребывания в Лиммеридже, так удивительно внимателен и ласков со своей женой, что даже ледяная мадам Фоско несколько оживилась, устремив на него взгляд, полный мрачного недоумения. Что все это значит? Думаю, я понимаю, в чем дело; боюсь, догадывается об этом и Лора; граф же Фоско, я уверена, знает это наверняка. От меня не укрылось, как сэр Персиваль то и дело в течение вечера поглядывал на графа в поисках его одобрения.

17 июня

День событий. Искренне надеюсь, что не буду вынуждена добавить: и день несчастий к тому же.

Сэр Персиваль, как и накануне вечером, ни словом не обмолвился о таинственных «приготовлениях» (как их назвал поверенный), которые нам предстояло совершить. Однако через час он неожиданно вошел в будуар, где мы с его женой, в шляпах, поджидали мадам Фоско, чтобы вместе отправиться на прогулку, и осведомился, где граф.

– Мы надеемся увидеть его здесь в самое ближайшее время, – сказала я.

– Дело в том, – продолжал сэр Персиваль, нервно вышагивая по комнате, – что Фоско и его жена нужны мне в библиотеке ради одной пустячной формальности, и вас, Лора, я тоже прошу пройти в библиотеку на минуту. – Он остановился и, казалось, только теперь заметил, что мы одеты для прогулки. – Вы только что пришли, – поинтересовался он, – или собираетесь уходить?

– Мы намеревались все вместе пойти на озеро, – ответила Лора, – но если вы хотите предложить что-нибудь другое…

– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Дела могут подождать. К ним можно будет вернуться и после обеда. Итак, все идут к озеру? Прекрасная мысль! Проведем утро в безделье – я пойду с вами.

Несмотря на то что на словах сэр Персиваль выражал столь нехарактерную для себя готовность подчинить собственные планы желаниям других, его манеры никого не могли обмануть. Он, по всей видимости, с настоящим облегчением ухватился за первый подвернувшийся предлог, дабы отложить выполнение «пустячной формальности», о которой он только что упомянул. Сердце мое оборвалось, когда я пришла к этому неизбежному заключению.

В это время граф и его супруга присоединились к нам. В руках у графини был вышитый табачный кисет ее мужа и папиросная бумага для скручивания его нескончаемых сигарок. Граф, как обычно в блузе и соломенной шляпе, нес с собой веселую клетку-пагоду со своими любимыми белыми мышами и улыбался как им, так и нам с ласковым добродушием, не поддаться чарам которого было невозможно.

– С вашего любезного позволения, – сказал граф, – я возьму с собой мою маленькую семью – моих бедных, маленьких, безобидных, премилых мышек, пусть проветрятся с нами. В доме есть собаки, могу ли я оставить моих бедных деток на милость собак? Ах, никогда!

Он по-отечески прощебетал что-то своим маленьким белым деткам через прутья клетки, и мы вышли из дому.

В парке сэр Персиваль отделился от нас. По-видимому, это была одна из черт его неугомонного характера – вечно удаляться от своих спутников на прогулке и, оставшись в одиночестве, вырезать для себя новые трости. Кажется, это занятие очень ему нравится. Он наполнил весь дом тростями своего собственного изготовления, ни одной из которых он никогда не пользуется дважды. Единожды прогулявшись с тростью, он тотчас же теряет к ней всякий интерес и только и думает о том, как приступит к изготовлению следующей.

У старого сарая, в котором раньше хранились лодки, а теперь было нечто наподобие беседки, сэр Персиваль снова присоединился к нам. Я постараюсь как можно точнее записать разговор, который завязался у нас, когда мы все уселись в сарае. Этот разговор весьма знаменателен лично для меня, поскольку именно с этого момента я стала осознанно опасаться влияния графа Фоско на мои мысли и чувства и твердо решила впредь не поддаваться этому влиянию.