– На ней было чистенькое, миленькое белое платье, поверх которого был накинут старый, протертый тонкий темный платок. Шляпка из коричневой соломки выглядела такой же старой и поношенной, как и платок. Меня поразила разница между ее платьем и остальной ее одеждой, и она поняла, что я заметила это. «Не глядите на мою шляпку и платок, – проговорила она торопливо задыхающимся голосом, – если мне приходится надевать не белую одежду, мне все равно, во что я одета. На мое платье смотрите сколько хотите – за него мне не стыдно». Очень странно, не правда ли? Прежде чем я успела сказать что-нибудь, чтобы успокоить ее, она протянула ко мне руку, и я увидела в ней мою брошку. Я так обрадовалась и так расчувствовалась, что подошла к ней высказать свою благодарность. «Вы признательны настолько, что согласитесь сделать мне одно небольшое одолжение?» – спросила она. «Конечно, – ответила я, – я сделаю для вас все, что только в моих силах». – «Тогда позвольте мне самолично приколоть вам на платье найденную мной брошь». Просьба ее была столь неожиданной, Мэриан, и она высказала ее с такой необычной пылкостью, что я отступила на шаг или два назад, не зная, как поступить. «Ах, – вздохнула она, – ваша матушка непременно позволила бы мне приколоть ей брошь». В ее взгляде и голосе, равно как в ее словах о моей матери, прозвучал упрек, заставивший меня устыдиться собственного недоверия. Я взяла ее за руку, в которой она сжимала брошь, и ласково притянула к себе. «Вы знали мою мать? – спросила я ее. – Давно это было? Мы виделись с вами когда-нибудь раньше?» Она старательно приколола брошку к моему платью и взяла меня за руки, чуть выше локтя. «Не припоминаете ли вы один прекрасный весенний день в Лиммеридже, – спросила она, – когда ваша мать вела в школу двух девочек, держа их за руки? Мне больше не о чем думать с тех пор – и я хорошо помню это. Одной из этих двух маленьких девочек были вы, а другой – я. Хорошенькая, умненькая мисс Фэрли и бедная, глупая Анна Кэтерик были тогда ближе друг другу, чем сейчас!»
– Ты вспомнила ее, Лора, когда она назвала себя?
– Да, я вспомнила, как ты спрашивала меня про Анну Кэтерик в Лиммеридже и говорила, что когда-то между нами находили большое сходство.
– Но что напомнило тебе об этом нашем разговоре?
– Она сама! Когда я смотрела на нее, стоявшую подле меня, мне вдруг пришло в голову, что мы похожи друг на друга! Лицо ее было бледным, худым и изможденным, но оно поразило меня, будто я увидела в зеркале собственное отражение после продолжительной болезни. Это открытие – не знаю почему – так потрясло меня, что с минуту я не могла вымолвить ни слова.
– И ее задело твое молчание?
– Да, боюсь, оно оскорбило ее, потому что она сказала мне: «Вы не похожи на свою мать ни лицом, ни сердцем. У вашей матушки лицо было смуглое, а сердце – ангельское». – «Поверьте, я дружески расположена к вам, – сказала я, – хоть и не умею выразить этого должным образом. Почему вы называете меня мисс Фэрли?» – «Потому что я люблю имя Фэрли и ненавижу имя Глайд», – ответила она запальчиво. До сих пор я не замечала в ней никаких признаков помешательства, но в эту минуту мне показалось, что я увидела его в ее глазах. «Я только подумала, что вы, быть может, не знаете о моем замужестве», – заметила я, вспомнив сумасбродное письмо, которое она написала мне в Лиммеридже, и пытаясь успокоить ее. Она горько вздохнула и отвернулась от меня. «Не знаю о вашем замужестве? – повторила она. – Так знайте же, что я здесь именно потому, что вы замужем. Я здесь, чтобы искупить свой грех перед вами, прежде чем мне предстоит встретиться с вашей матушкой в загробном мире». Говоря это, она отходила от меня все дальше и дальше, пока не вышла из лодочного сарая, а оказавшись под открытым небом, она стала прислушиваться и осматриваться по сторонам. Когда она обернулась ко мне и заговорила снова, вместо того чтобы подойти поближе, она остановилась у выхода, опершись обеими руками о дверной проем. «Вы видели меня вчера вечером на озере? – спросила она. – Слышали, как я шла за вами через лес? Много дней я искала возможности поговорить с вами наедине, для чего покидала единственного своего друга в этом мире, заставляя ее мучиться от страха и беспокойства за меня; я рисковала снова попасть в сумасшедший дом, и все это только ради вас, мисс Фэрли, все это только ради вас». Ее слова испугали меня, Мэриан, и все же было в ее манере изъясняться нечто такое, отчего мне стало жаль ее до глубины души. Должно быть, мое сострадание было искренним, потому что оно придало мне смелости попросить это бедное создание войти и сесть рядом со мной.
– Послушалась она тебя?