Следы вели налево от лодочного сарая, затем ярдов двести-триста вдоль деревьев, а потом, когда вновь началась песчаная почва, они совсем исчезли. Предположив, что люди, по чьим следам я шла, вошли здесь в лес, я поступила так же. Я не сразу обнаружила тропинку, но вскоре увидела ее, едва различимую, между деревьями и пошла по ней. Она довела меня почти до самой деревни, но тут мне пришлось остановиться, поскольку эту тропинку пересекала еще одна. По обеим сторонам этой второй тропинки густо росла ежевика. Я долго стояла в нерешительности, размышляя, куда пойти теперь, когда вдруг увидела на ветви одного куста, обрамлявшего вторую тропинку, кусочек бахромы от женской шали. Рассмотрев бахрому поближе, я удостоверилась, что она оторвана от шали Лоры, и свернула в этом направлении. К моему великому облегчению, тропинка привела меня прямо к дому сэра Персиваля. Я говорю «к моему великому облегчению», потому что убедилась, что, по какой-то неведомой мне причине воспользовавшись окольным путем, Лора опередила меня и уже давно вернулась домой. Я прошла мимо служб через конюшенный двор. Первым человеком, которого я встретила, была домоправительница – миссис Майклсон.
– Не знаете ли вы, вернулась леди Глайд с прогулки или нет?
– Миледи пришла совсем недавно вместе с сэром Персивалем, – ответила домоправительница. – Боюсь, мисс Холкомб, случилось что-то очень нехорошее.
Сердце во мне оборвалось.
– Вы хотите сказать, какое-нибудь несчастье? – спросила я ослабевшим голосом.
– Нет-нет, слава богу, никакого несчастья не произошло. Но миледи вся в слезах побежала в свою комнату, а сэр Персиваль приказал мне немедленно рассчитать Фанни.
Фанни, добрая, искренне привязанная к Лоре девушка, уже много лет была ее служанкой. Единственный человек в этом доме, на чью преданность и верность мы обе только и могли положиться.
– Где сейчас Фанни? – спросила я.
– В моей комнате, мисс Холкомб. Бедная девушка чрезвычайно огорчена, и я велела ей, чтобы она посидела у меня и попыталась успокоиться.
Я пошла в комнату миссис Майклсон и обнаружила там забившуюся в угол вместе со своим чемоданом Фанни, заливавшуюся горючими слезами.
Она ничего не могла мне объяснить относительно ее столь неожиданного увольнения. Сэр Персиваль приказал выдать ей жалованье за месяц вперед, не предупредив ее об увольнении заранее, как следовало бы, и велел ей немедленно покинуть его дом. Ее ни в чем не упрекали, но и не сказали, по какой причине отказывают от места. Ей запретили обращаться к своей госпоже, запретили даже повидаться с ней, чтобы проститься. Она должна была покинуть дом, не объясняясь и не прощаясь ни с кем, и покинуть его без промедлений.
Успокоив бедную девушку дружескими словами, я спросила у нее, где она предполагает переночевать сегодня. Она ответила, что думает пойти в деревенскую гостиницу, хозяйку которой, почтенную женщину, хорошо знали многие слуги в Блэкуотер-Парке, а на следующее утро, встав пораньше, – отправиться к своим родственникам в Камберленд, не останавливаясь в Лондоне, где она никого не знает.
Мне тотчас же пришло в голову, что с отъездом Фанни нам предоставляется случай отправить письма в Лондон и Лиммеридж и что для нас было бы очень важно воспользоваться этой возможностью. Поэтому я предупредила ее, что этим вечером она непременно получит от своей хозяйки или от меня весточку и что она может рассчитывать, что мы обе сделаем все, что только будет в наших силах, дабы помочь ей в сложившемся положении. С этими словами я пожала бедняжке руку и отправилась наверх.
Дверь комнаты Лоры вела в маленькую переднюю, а затем уже в коридор. Когда я попробовала открыть дверь в переднюю, она оказалась запертой изнутри.
Я постучалась. Мне отворила та самая толстая служанка, которая своей грубой бесчувственностью вывела меня из себя в тот день, когда я нашла раненую собаку. Впоследствии я узнала, что ее зовут Маргарет Порчер и что она была самой бестолковой, самой неопрятной и самой упрямой из всех здешних слуг.
Ухмыляясь, она молча застыла на пороге.
– Что вы стоите здесь как столб?! – воскликнула я. – Разве вы не видите, что я хочу войти?!
– Вижу, но вы не можете сюда войти, – ответила Маргарет, оскалив зубы пуще прежнего.
– Как ты смеешь разговаривать со мной подобным образом? Посторонись сейчас же!
Она раскинула свои огромные красные ручищи по обе стороны дверного проема, преградив мне путь, и медленно покачала своей безмозглой головой.
– Приказ хозяина, – сказала она и снова кивнула.