Женщина в белом

Я попрощалась. Когда я пожимала руку этой женщины, на лице ее снова промелькнула та же дерзкая улыбка. Сэр Персиваль не обратил на меня никакого внимания. Он нетерпеливо посматривал на мадам Фоско, которая, очевидно, вовсе не имела намерения уйти со мной. Граф, сидя за книгой, улыбался про себя. Для спокойного разговора с сэром Персивалем опять возникло препятствие – на этот раз им была графиня.

IX

19 июня

Надежно заперев за собой дверь моей спальни, я открыла дневник и приготовилась записать то, что еще осталось записать о сегодняшнем дне.

Минут десять или чуть больше я сидела с пером в руке, размышляя о происшествиях последних двенадцати часов. Когда наконец я принялась за дело, то столкнулась с затруднением, какого не испытывала никогда раньше. Несмотря на все мои усилия сосредоточиться, мысли мои с непонятной настойчивостью возвращались к сэру Персивалю и графу. Вместо дневника все мое внимание было устремлено на разговор, который откладывался в течение целого дня и, по всей видимости, происходил сейчас, в одиноком безмолвии ночи.

Пребывая в таком странном расположении духа, я никак не могла заставить себя погрузиться в воспоминания о том, что произошло утром. Мне оставалось только закрыть дневник и отложить его на некоторое время.

Пройдя из спальни в мой будуар, я закрыла за собой двери, чтобы сквозняк не задул свечу, стоявшую на моем туалетном столике в спальной. Окно будуара было распахнуто настежь, и я безучастно облокотилась на подоконник, чтобы посмотреть на ночь.

Было темно и тихо. Ни луны, ни звезд на небе. В неподвижном, душном воздухе пахло дождем. Я протянула руку за окно, но нет, дождь только собирался пойти.

Я простояла так около четверти часа, рассеянно вглядываясь в черную тьму и не слыша ничего, кроме отдаленных голосов прислуги или звука закрывающейся двери внизу.

Охваченная тоской, я хотела было отойти от окна и вернуться в спальню, чтобы сделать новую попытку дописать неоконченную фразу в дневнике, когда до меня донесся запах табачного дыма, отчетливо различаемый в душном ночном воздухе. Через минуту я увидела в непроглядной тьме огонек от папиросы: он приближался к моему окну. Я не слышала ничьих шагов и не различала ничего, кроме этого огонька. В ночной тиши он двигался мимо окна, у которого я стояла, и остановился напротив окна моей спальни, где я оставила зажженную свечу.

Огонек постоял с минуту, потом двинулся обратно в том направлении, откуда появился. Я следила за ним глазами и вдруг увидела второй огонек, немного больше первого, приближавшийся к первому. Двое мужчин встретились в темноте. Вспомнив, кто курил папироски, а кто сигары, я заключила, что граф вышел первый, чтобы посмотреть и послушать под моим окном, а сэр Персиваль присоединился к нему позже. Очевидно, они оба шли по лужайке, а не по дорожке, иначе я расслышала бы грузную походку сэра Персиваля, тогда как бесшумные шаги графа не донеслись бы до меня, даже если бы он шел по гравию.

Я тихо стояла у окна, уверенная, что в темной комнате они оба не могут меня увидеть.

– В чем дело? – услышала я приглушенный голос сэра Персиваля. – Почему вы не хотите войти и посидеть со мной?

– Я жду, пока свет в этом окне не погаснет, – тихо отвечал ему граф.

– Чем он вам мешает?

– Он означает, что она еще не легла. Она достаточно сообразительна, чтобы что-то заподозрить, и достаточно смела, чтобы сойти вниз и подслушать нас, если ей для этого выдастся возможность. Терпение, Персиваль, терпение!

– Вздор! Вы вечно твердите о терпении!

– Сейчас я буду говорить о другом. Мой дорогой друг, вы на краю домашней пропасти, и, если предоставить этим двум женщинам хоть один шанс, клянусь честью, они столкнут вас туда.

– Что вы хотите этим сказать, черт побери?!

– Мы с вами объяснимся, Персиваль, когда свет в этом окне погаснет и когда я еще раз осмотрю комнаты по обе стороны библиотеки, а также взгляну на лестницу.

Они стали медленно удаляться, и последующий разговор между ними – они говорили вполголоса – расслышать было невозможно. Но ничего, теперь я знала достаточно, чтобы решиться оправдать мнение графа о моей сообразительности и смелости. Прежде чем огоньки исчезли в ночной тьме, я решила, что при разговоре этих двух мужчин будет присутствовать слушатель и что этим слушателем, несмотря на все предосторожности графа, буду я. Оправдать меня в собственных глазах и придать мне мужества выполнить задуманное могло только одно: честь Лоры, счастье Лоры, сама жизнь Лоры – все это, может быть, зависело в будущем от тонкости моего слуха и точности моей памяти в эту ночь.

Я слышала, как граф сказал, что он намеревается осмотреть комнаты, примыкающие к библиотеке, а также лестницу, прежде чем вступить к какие-либо «объяснения» с сэром Персивалем. Из его слов неизбежно следовало, что разговор будет происходить именно в библиотеке. Как только я поняла это, в тот же момент у меня зародилась мысль, каким образом я смогу расстроить планы графа – или, иными словами, подслушать его разговор с сэром Персивалем, не делая попыток проникнуть в нижний этаж.