Женщина в белом

Первое, что я услышала, был звук открывающихся или закрывающихся (последнее более вероятно) одна за другой дверей – очевидно, двери в холл и в две комнаты по обе стороны библиотеки, те самые, которые граф собирался осматривать. Первое, что я увидела, – красный огонек, снова прошедший мимо веранды к моему окну. Он подождал там с минуту и вернулся обратно.

– Черт бы побрал вашу неугомонность! Когда вы уже, наконец, сядете? – проворчал подо мной голос сэра Персиваля.

– Уф, как жарко, – устало отдуваясь, вздохнул граф.

Тотчас за его восклицанием раздался скрежет садовых кресел по полу веранды – приятный для меня звук, который сообщал мне, что они сядут, как обычно, у самого окна. Пока что удача была на моей стороне. Часы на башне пробили без четверти двенадцать, когда они устроились в своих креслах. Я услышала, как мадам Фоско зевнула за открытым окном, тень ее снова промелькнула за белыми шторами.

Между тем внизу сэр Персиваль и граф начали разговаривать, время от времени их голоса становились более приглушенными, но на шепот мужчины не переходили. Необычное и опасное мое положение, страх (я никак не могла побороть его), который вызывало во мне освещенное окно мадам Фоско, – все это затрудняло, вернее, делало сначала просто немыслимым для меня сохранять присутствие духа и всецело сосредоточиться на разговоре внизу. В течение нескольких минут я лишь в общих чертах понимала смысл разговора. Я слышала, как граф сказал, что единственное освещенное окно – это окно его жены; на нижнем этаже, кроме них, нет никого, и теперь они могут беспрепятственно говорить друг с другом. В ответ сэр Персиваль принялся укорять своего приятеля за то, что тот весь день беззастенчиво пренебрегал его желаниями и интересами! Граф стал защищаться, оправдываясь тем, что в течение дня его одолевали бесчисленные заботы и дела, которые поглотили все его внимание, к тому же только теперь они могли беспрепятственно поговорить, будучи уверенными, что им никто не помешает и не подслушает их беседу.

– В наших делах наступил серьезный кризис, Персиваль, – сказал он, – и, если мы вообще хотим прийти к какому-нибудь решению насчет будущего, мы должны договориться об этом сегодня ночью.

Это была первая фраза графа, приковавшая к себе мое внимание и заставившая меня полностью сосредоточиться. С этой минуты я, затаив дыхание, слушала их разговор и запомнила его дословно.

– Кризис? – повторил сэр Персиваль. – Нет, это серьезнее, чем вы думаете, вот что я вам скажу.

– Я так и предполагал, судя по вашему поведению за последние дни, – холодно отвечал граф. – Но подождите. Прежде чем говорить о том, чего я не знаю, давайте уточним, что именно мне известно. Сначала посмотрим, прав ли я относительно прошлого, прежде чем я предложу вам кое-какой план на будущее.

– Постойте. Я принесу бренди и воду. Выпейте и вы.

– Благодарю вас, Персиваль. Холодной воды я, пожалуй, выпью с удовольствием. Захватите чайную ложку и сахарницу для меня. Сахарная вода, друг мой, – вот все, что я пью.

– Сахарная вода для мужчины ваших лет! Вот вам! Приготовляйте сами вашу отвратительную смесь! Все вы, иностранцы, одинаковы.

– Теперь послушайте, Персиваль. Я постараюсь со всей ясностью изложить вам положение, в котором мы очутились, как я его вижу, а вы скажете мне, прав я или ошибаюсь. Мы с вами вернулись из-за границы с сильно пошатнувшимися делами.

– Нельзя ли покороче? Мне нужны были тысячи, а вам – сотни. Если бы мы не достали этих денег, мы с вами вылетели бы в трубу. Такова была ситуация. Делайте из нее какой вам угодно вывод. Продолжайте.

– Что ж, Персиваль, воспользуюсь вашими собственными, такими прямолинейными словами: вы нуждались в тысячах, а я – в сотнях, и добыть эти тысячи (оставив несколько сотен для меня) вы могли только с помощью вашей жены. Что я вам говорил про вашу жену по дороге в Англию? И что я вам сказал, когда мы прибыли сюда и я своими глазами увидел, что за женщина мисс Холкомб?

– Разве я могу все упомнить? Наверно, вы, как обычно, наговорили мне всякой всячины.