Женщина в белом

– Именно. Она может быть одной из лучших сиделок, но она появилась в доме не с моей подачи. Я высказал свое возражение на сей счет сэру Персивалю как хозяину дома. Он не разделяет моих опасений. Он говорит, что сиделка, которую я пригласил бы сам, точно так же была бы здесь не более чем незнакомкой из Лондона, а потому он полагает, что эту особу следует испытать, раз уж тетка его жены сама взяла на себя труд привезти сиделку сюда. Это справедливое требование, и я не могу в ответ на него просто сказать: «Нет». Однако я поставил условием, что она немедленно отправится восвояси, если я буду недоволен ею. Как лечащий врач, я имею право ставить свои условия, и сэр Персиваль согласен в этом со мной. Так вот, миссис Майклсон, я знаю, что могу положиться на вас, и хочу, чтобы первые день или два вы внимательно наблюдали за этой сиделкой и в особенности следили, чтобы она ни в коем случае не давала мисс Холкомб никаких лекарств, кроме моих. Вашему иностранному вельможе до смерти хочется испробовать на моей пациентке свои шарлатанские средства (включая месмеризм), а так как новая сиделка привезена сюда его женой, то она, вероятно, с легкостью согласится помочь ему в этом. Вы понимаете? Прекрасно, тогда мы можем подняться наверх. Сиделка там? Я поговорю с ней, прежде чем она отправится в комнату к больной.

Мы нашли миссис Рюбель в прекрасном настроении, по-прежнему сидящей у окна. Когда я представила ее мистеру Доусону, ни полные недоверия взгляды доктора, ни его пытливые вопросы нисколько не смутили ее. Она спокойно отвечала ему на ломаном английском языке, и, хотя он очень старался сбить ее с толку, она не проявила ни малейшей неосведомленности относительно своих обязанностей. Без сомнения, все это было результатом необычайной твердости ее духа, о чем я уже говорила раньше, а вовсе не дерзкой самоуверенности.

Мы все вошли в спальню.

Миссис Рюбель очень внимательно посмотрела на больную, сделала книксен леди Глайд, прибрала кое-что в комнате и тихонько села в угол дожидаться, когда ее услуги понадобятся. Ее светлость, казалось, была поражена и раздосадована появлением незнакомой сиделки. Мы все сохраняли молчание из боязни разбудить все еще дремавшую мисс Холкомб. Только доктор шепотом спросил меня, как прошла ночь. Я тихо ответила: «Как обычно», и затем доктор вышел из спальни. Леди Глайд пошла за ним, вероятно, чтобы поговорить о миссис Рюбель. Мне же к этому моменту стало уже совершенно очевидно, что эта спокойная иностранка непременно останется в доме в качестве сиделки. Она безусловно знала толк в уходе за больными и понимала, что к чему. Едва ли я сама могла бы вести себя более правильно в комнате больной.

Памятуя о просьбе мистера Доусона, я строго следила за миссис Рюбель в продолжение трех или четырех дней. Снова и снова я входила в спальню тихо и внезапно, но ни разу не застала ее врасплох, ни разу не заметила ничего подозрительного в ее поведении, как, собственно, и леди Глайд, наблюдавшая за ней не менее внимательно, чем я. Ни разу не показалось мне, что пузырьки с лекарствами подменены, ни разу не видела я, чтобы миссис Рюбель перемолвилась хоть единым словом с графом или граф с нею. Она ухаживала за мисс Холкомб с безусловной заботой и осмотрительностью. Бедная леди по-прежнему то совсем ослабевала и тогда впадала в состояние, больше похожее на забытье или полусон, то погружалась в горячку и бредила в лихорадке. Миссис Рюбель не беспокоила ее в первом случае и всегда с осторожностью подходила к постели мисс Холкомб во втором, дабы не напугать ее резким движением. Воздадим хвалу достойным (будь то иностранцы или англичане), в этом отношении я самым беспристрастным образом отдаю полную справедливость миссис Рюбель. Она крайне неохотно рассказывала о себе и проявляла крайнюю независимость по отношению к тем, кто тоже кое-что понимал в уходе за больными. Но при всех своих недостатках она была превосходной сиделкой и не предоставила ни леди Глайд, ни мистеру Доусону ни малейшего повода жаловаться на нее.

Следующим важным происшествием, имевшим место в нашем доме, стало временное отсутствие графа, которому пришлось уехать по делам в Лондон. Как мне кажется, он уехал наутро четвертого дня после приезда миссис Рюбель, и, прощаясь с леди Глайд в моем присутствии, он весьма серьезным тоном сказал ей по поводу мисс Холкомб:

– Если вам угодно, положитесь на мистера Доусона еще на несколько дней. Но если за это время не наступит улучшения, проконсультируйтесь у кого-нибудь из лондонских врачей, с чьим советом этому олуху волей-неволей да придется считаться. Оскорбите мистера Доусона, но спасите мисс Холкомб. Я говорю это со всей серьезностью, тому порукой моя честь, и от всего сердца!

Его сиятельство говорил с большим чувством и добротой. Но нервы леди Глайд были в столь плачевном состоянии, что она, казалось, испугалась его! Она дрожала с головы до пят и так и не проронила ни единого слова на прощание. Когда граф вышел, леди Глайд повернулась ко мне и воскликнула: