Женщина в белом

– Миссис Майклсон! – порывисто воскликнула она. – Никакие слова, произнесенные кем-либо когда-либо, не убедят меня в том, что моя сестра с собственного согласия оказалась во власти этого человека, в его доме. Ужас мой перед ним столь велик, что никакие уверения сэра Персиваля, никакие письма моего дядюшки ни за что на свете не заставили бы меня, если бы я могла считаться только с собственными чувствами, ни есть, ни пить, ни спать под его кровом. Лишь мучительное беспокойство за Мэриан придает мне смелости следовать за ней куда угодно, даже в дом графа Фоско.

Тут я сочла необходимым упомянуть, что, судя по словам сэра Персиваля, мисс Холкомб уже уехала в Камберленд.

– Я боюсь верить этому! – отвечала ее светлость. – Я думаю, что она все еще в доме этого человека. Если же я ошибаюсь и она в самом деле уже уехала в Лиммеридж, я решила, что ни за что не останусь завтра ночевать у графа Фоско. Мой самый близкий друг на свете после моей сестры живет близ Лондона. Вы, должно быть, слышали от меня или от мисс Холкомб о миссис Вэзи? Я намерена написать ей, что остановлюсь у нее на ночь. Я еще не знаю, как доберусь до нее, не знаю, как сумею вырваться от графа, но, если моя сестра уже уехала в Камберленд, я так или иначе постараюсь воспользоваться этим прибежищем. Все, что я прошу вас сделать, – это позаботиться, чтобы мое письмо миссис Вэзи было отослано в Лондон сегодня же вечером также верно, как письмо сэра Персиваля графу Фоско. У меня есть причины не доверять почтовой сумке внизу. Сохраните ли вы мою просьбу в тайне от всех и поможете мне в этом? Может статься, это самое последнее одолжение, о котором я прошу вас.

Я сомневалась. Мне казалось все это очень странным. Я почти боялась, что тревоги и волнения последних недель слегка повредили рассудок ее светлости. Однако на свой страх и риск я все же дала ей свое согласие. Если бы письмо было адресовано какому-нибудь незнакомцу или какому-то другому человеку, а не так хорошо знакомой мне по слухам миссис Вэзи, я, скорее всего, отказала бы леди Глайд. Оглядываясь на то, что случилось в дальнейшем, я благодарю Бога за то, что не пошла наперекор этому или любому другому желанию, которое высказала мне леди Глайд в этот последний день ее пребывания в Блэкуотер-Парке!

Письмо было написано и отдано мне в руки. В тот же вечер я самолично опустила его в почтовый ящик в деревне.

До конца дня мы больше не видели сэра Персиваля.

По просьбе леди Глайд я легла спать в будуаре, соседствующем с ее спальней, оставив при этом дверь между нашими комнатами открытой. Нечто пугающее и непривычное таилось в одиночестве и пустоте дома, так что со своей стороны я была только рада иметь по соседству компаньонку. Ее светлость долго не ложилась: она перечитывала письма и жгла их, вынимала из ящиков комода и из шкафа свои любимые вещицы, словно никогда уже не надеялась больше вернуться в Блэкуотер-Парк. Когда же наконец она заснула, ее сон был крайне беспокоен: несколько раз она вскрикивала во сне и один раз так громко, что даже сама проснулась. Но наутро, каковы бы ни были ее сновидения, она не сочла нужным рассказать мне о них. По всей вероятности, в моем положении я и не имела права ожидать этого. Впрочем, теперь это уже не важно. И все же мне было жаль ее, жаль от всей души.

Следующий день выдался прекрасным и солнечным. После завтрака сэр Персиваль поднялся к нам наверх предупредить, что экипаж будет готов без четверти двенадцать и что лондонский поезд останавливается на нашей станции в пять минут первого. Сэр Персиваль сообщил леди Глайд, что должен уйти, но что надеется успеть вернуться еще до того, как она уедет. В случае же, если какие-то непредвиденные обстоятельства задержат его, мне следовало препроводить леди Глайд до станции и позаботиться о том, чтобы она не опоздала к поезду. Сэр Персиваль торопливо раздавал свои распоряжения, неустанно расхаживая по комнате взад и вперед. Ее светлость внимательно следила за ним взглядом, в какую бы часть комнаты он ни уходил. Он же не взглянул на нее ни разу.

Леди Глайд заговорила, только когда он умолк и направился к двери, чтобы уйти. Она остановила его и протянула ему руку.

– Я больше не увижу вас, – произнесла она с чувством, – мы расстаемся, и расстаемся, быть может, навсегда. Простите ли вы меня, Персиваль, так же искренне, от всего сердца, как я прощаю вас?

Его лицо покрыла смертельная бледность, а на высоком лбу выступили крупные капли пота.

– Я скоро вернусь, – проговорил он и ринулся к двери так поспешно, будто его испугали прощальные слова жены, заставив ретироваться из комнаты.

Мне никогда не нравился сэр Персиваль, но, став свидетелем того, как он простился с леди Глайд, мне стало стыдно за то, что я ела его хлеб и состояла у него в услужении. Я хотела было сказать несколько утешительных, христианских слов бедной леди, но она смотрела вслед своему мужу, когда за последним закрылась дверь, с таким странным выражением лица, что я передумала и промолчала.