Женщина в белом

Я была так глупа, что, выслушав его историю, почувствовала к нему участие и сострадание, на которые он как раз и рассчитывал, как Вы дальше увидите. Я думала, что судьба обошлась с ним чрезвычайно жестоко. Он не был виноват в том, что его отец и мать не поженились, как не было в этом и их вины. Даже более разборчивая, чем я, женщина – женщина, которая не возжелала бы в сердце своем золотых часов с цепочкой, – и та нашла бы для него оправдание. Как бы то было, я промолчала и помогла ему скрыть совершенный им подлог.

Какое-то время он пытался добиться нужного цвета чернил (снова и снова смешивая их в моих пузырьках и бутылочках) и затем еще какое-то время практиковался, чтобы его почерк не отличался от почерка в церковном регистре. Наконец это ему удалось, и он сделал из своей матери честную женщину, уже после ее смерти! Не стану отрицать, до этого момента он вел себя по отношению ко мне довольно честно. Он подарил мне часы с цепочкой, не поскупившись на них, – обе эти вещи были прекрасной работы и очень дорого стоили. Они и теперь еще у меня. Часы до сих пор превосходно ходят.

Во время своего визита ко мне Вы сказали, что миссис Клеменс поведала Вам все, что знала. В таком случае мне нет необходимости писать Вам о скандале, жертвой которого я стала – безвинной жертвой, я это утверждаю! Вы, должно быть, не хуже моего знаете, какие мысли вбил себе в голову мой муженек, когда проведал о моих свиданиях и тайных разговорах с этим прекрасным джентльменом. Но чего Вы не знаете, так это того, чем все кончилось между этим джентльменом и мною. Читайте дальше и судите сами о том, как он обошелся со мной.

Первые слова, которые я ему сказала, когда увидела, что дело принимает дурной оборот, были: «Проявите справедливость! Очистите мою репутацию от пятна – вы знаете, я не заслужила этого. Я не прошу вас во всем признаться моему мужу – просто дайте ему честное слово джентльмена, что он ошибается и что я не виновата в том, в чем он меня подозревает. Проявите справедливость хотя бы в силу всего того, что я для вас сделала». Он категорически отказался и был при этом чрезвычайно многословен. Он недвусмысленно дал мне понять, что ему выгодно, чтобы мой муж и все соседи поверили этой лжи, поскольку, пока они верят в нее, они совершенно точно не заподозрят правду. Мне достало храбрости сказать ему, что тогда они узнают ее из моих собственных уст. Ответ его был краток и по существу: если я проговорюсь, то погублю и его, и саму себя.

Да! Вот чем все это закончилось. Он обманул меня насчет риска, которому я подвергалась, помогая ему. Он воспользовался моим неведением, обольстил меня своими подарками, заинтересовал своей историей и в результате сделал меня своей сообщницей. Он признался в этом весьма хладнокровно и завершил тем, что впервые сказал мне, какое страшное наказание в действительности полагается за его преступление ему лично и всякому, кто помогал ему в совершении подлога. В то время закон не был столь благодушен, как теперь. Вешали не одних только убийц, а с женщинами-преступницами обращались далеко не как с дамами, незаслуженно попавшими в бедственное положение. Признаюсь, он напугал меня – подлый самозванец, коварный негодяй! Теперь Вы понимаете, почему я ненавидела его? Понимаете, почему я взяла на себя труд – взяла с благодарностью! – удовлетворить любопытство заслужившего мою похвалу молодого джентльмена, который сумел его выследить и уничтожить!

Что ж, я продолжаю. Он был не настолько глуп, чтобы довести меня до полного отчаяния. Я не из тех женщин, которых легко загнать в угол и чувствовать себя при этом в безопасности, – он знал это и благоразумно постарался успокоить меня предложениями относительно моего будущего.

Я заслужила некоторое вознаграждение (любезно заметил он) за оказанную ему услугу и некоторую компенсацию (вынужден он был прибавить) за все мои страдания. Он был готов – щедрый проходимец! – ежегодно раз в три месяца выплачивать мне достойное содержание, но на двух условиях. Во-первых, я должна была держать язык за зубами – в своих, а равно и в его интересах. Во-вторых, я не должна была уезжать из Уэлминхема, не дав ему предварительно знать об этом и не получив на то его разрешения. Он прекрасно понимал, что в наших местах ни одна из моих бывших добродетельных приятельниц-соседок не позовет меня больше на опасное чаепитие, которое обязательно сопровождалось бы сплетнями; к тому же здесь он всегда мог легко меня разыскать в случае необходимости. Второе условие было тягостным, но я согласилась.