Женщина в белом

В сложившихся обстоятельствах я исполнила свою обязанность матери.

– Никаких бесплатных больниц, – сказала я. – Я не допущу, чтобы ее поместили в бесплатную больницу. Прошу вас отыскать для нее частную лечебницу. У меня есть свои материнские чувства и установившаяся репутация в этом городе – я соглашусь только на частную лечебницу, такую, какую мои благородные соседи сами выбрали бы для своих умалишенных родственников.

Таковы были мои слова. Мне приятно думать, что я исполнила свой долг. Хотя я и не питала безграничной любви к моей покойной дочери, у меня все же была приличествующая мне гордость за нее. Благодаря моей твердости и решительности пятно нищенства никогда не коснулось ее чела.

Настояв на своем (это удалось мне довольно легко благодаря разным льготам, предоставляемым частными лечебницами), я не стану отрицать, что водворение Анны в клинику имело некоторые преимущества. Во-первых, ей был обеспечен прекрасный уход, с ней обращались (о чем я не преминула рассказать в городе) как с леди. Во-вторых, ее удалили из Уэлминхема, где она могла возбудить ненужные подозрения и расспросы, повторяя мои неосторожные слова.

Единственное отрицательное последствие, возникшее в результате того, что ее поместили под надзор, имело крайне незначительный характер. Мы просто превратили ее пустое хвастовство, будто бы она знает его тайну, в настоящую манию, идею фикс. Она была достаточно хитра, чтобы заметить, что своими словами, произнесенными ею сначала в порыве сумасшедшей злобы, вызванной человеком, который оскорбил ее, она и в самом деле серьезно испугала его, и достаточно сообразительна, чтобы понять, что он имел к ее заточению самое непосредственное отношение. В итоге ее ненависть к этому человеку разрослась до совершеннейшего неистовства, когда ее увозили в лечебницу, и первое, что она сказала сиделкам, после того как ее удалось немного успокоить, что ее заперли в лечебнице, поскольку она знает его тайну, и что она намерена открыть ее и тем самым погубить злодея, когда настанет время.

Возможно, то же самое она сказала и Вам, когда Вы так необдуманно помогли ей убежать. Определенно, она сказала об этом (как я слышала прошлым летом) и той несчастной женщине, которая вышла замуж за нашего столь приятного и любезного безыменного джентльмена, недавно почившего в бозе. Если бы Вы или эта злополучная леди расспросили мою дочь подробнее и настояли, чтобы она объяснила свои слова, Вы обнаружили бы, как вдруг исчезла ее самонадеянность, какой встревоженной и смущенной она стала, – Вы убедились бы, что я пишу Вам чистую правду. Она знала, что существует какая-то тайна, знала, чья это тайна, знала, кто пострадает, если тайна откроется, но, кроме этого, какую бы важную персону она ни строила из себя, как бы ни хвалилась известным ей секретом перед посторонними, она ничего не знала до самой своей смерти.

Удовлетворила ли я Ваше любопытство? Во всяком случае, я приложила к этому все старания. Более мне нечего добавить ни о себе самой, ни о своей дочери. Самые тяжелые мои обязанности по отношению к ней совершенно закончились, когда ее поместили в лечебницу на попечение докторов и сиделок. У меня до сих пор хранятся указания, касающиеся обстоятельств, в результате которых Анна оказалась в сумасшедшем доме, врученные мне однажды, чтобы я переписала их и отослала в ответ на письмо некой мисс Холкомб, которая интересовалась этим вопросом и которая, должно быть, слышала обо мне немало лжи от человека, привыкшего жить во лжи. Впоследствии я сделала все, что было в моих силах, чтобы отыскать мою сбежавшую из сумасшедшего дома дочь и воспрепятствовать разным неприятностям, которые она могла наделать, для чего я сама наводила справки в той местности, где ее будто бы видели. Но все эти пустяки едва ли могут представлять для Вас интерес после того, что Вы уже услышали.

До сих пор я писала Вам в самом дружелюбном духе. Но, заканчивая письмо, не могу не присовокупить серьезного порицания, адресованного лично Вам.

Во время нашего свидания Вы осмелились намекнуть на происхождение моей покойной дочери с отцовской стороны, как будто в этом вопросе могут быть какие-либо сомнения. С вашей стороны это было чрезвычайно невежливо и неприлично! Если мы с Вами снова встретимся, вспомните, будьте так любезны, что я не терплю никакой вольности применительно к моей репутации и что нравственная атмосфера Уэлминхема (как любит выражаться мой друг-священник) не должна оскверняться никакими беспринципными и развязными разговорами подобного рода. Если Вы позволили себе усомниться в том, что мой муж был отцом Анны, Вы лично оскорбили меня самым грубым образом. Если Вы чувствовали и продолжаете чувствовать безнравственное любопытство по этому поводу, советую Вам в Ваших собственных интересах обуздать его – раз и навсегда. По эту сторону могилы, мистер Хартрайт, что бы ни случилось с нами в загробной жизни, Ваше любопытство никогда не будет удовлетворено.